Die Kunst

In der Kunst widerspiegelt sich die Welt. Sie hilft dem Menschen sein schöpferisches Können zeigen. Die Kunst bereichert und formt den Menschen, erzieht die besten Eigenschaften an, appelliert an menschliche Gefühle, lässt ihn miterleben, mitdenken.

Es gibt verschiedene Kunstarten: Kino, Theater, Malerei, Skulptur, Literatur, Architektur, Tanz und Musik. Die Kunst nimmt im Leben der Menschen einen wichtigen Platz. Dank ihr wird das Leben schöner. Durch die Kunst lernen die Menschen die Natur und die anderen Menschen besser kennen und verstehen ihre Gedanken.

Viele Menschen interessieren sich für Kunst. Ich bin auch keine Ausnahme. Malerei bereitet mir besonderes Vergnügen. Mir gefallen solche Maler wie Schischkin, Aiwasowski, Serow.

Die Bilder von Schischkin „Der Roggen“, „Waldische Weite“ nageln die Schönheit des russischen Waldes fest. Diese Bilder, wie sein ganzes Schaffen, sind der Bestätigung der Größe und der Anmut der russischen Natur gewidmet.

Bei Aiwasowski ist das Bild „Das Schwarze Meer“ bekannt. Das ist sein bestes Bild in 70-80 Jahren. Das Meer war sein Lieblingsthema. Er stellte das Meer in seinen verschiedenen Zuständen, in verschiedener Beleuchtung dar.

Serow schuff sein erstes Meisterwerk „Das Mädchen mit Pfirsichen“, als er 22 Jahre alt war. Dieses Mädchen hat am Bild einen ernsten, fast erwachsenen Augenblick. In diesem Augenblick erraten sich hohe Ideale. Er war ein berühmter Porträtmaler. Außer Porträte arbeitete er auch an den Landschaften, in denen manchmal die Bauern dargestellt wurden.

Искусство

В искусстве отражается мир. Оно помогает человеку показать свое творческое мастерство. Искусство обогащает и формирует человека, воспитывает лучшие качества, апеллирует к человеческим чувствам, позволяет переживать, думать.

Существуют различные виды искусства: кино, театр, живопись, скульптура, литература, архитектура, танцы и музыка. Искусство занимает в жизни человека важное место. Благодаря ему жизнь становится прекраснее. Через искусство люди учатся лучше узнавать природу и других людей, а также понимать их мысли.

Многие люди интересуются искусством. И я − тоже не исключение. Живопись доставляет мне особое удовольствие. Мне нравятся такие художники, как Шишкин, Айвазовский, Серов.

Картины Шишкина «Рожь», «Лесные дали» подчеркивают красоту русского леса. Эти картины, как и все его творчество, посвящены подтверждению величия и грации русской природы.

У Айвазовского достаточно известна картина «Черное море». Это его лучшая картина в 70-80-х годах. Море было его любимой темой. Он изображал море в его различных состояниях, различном освещении.

Серов создал свой первый шедевр «Девочка с персиками», когда ему было 22 года. У этой девочки на картине серьезный, почти взрослый взгляд. В этом взгляде угадываются высокие идеалы. Он был знаменитым портретистом. Кроме портретов он также работал над пейзажами, в которых иногда были изображены крестьяне.

Если новое искусство понятно не всем, это значит, что средства его не являются общечеловеческими. Искусство предназначено не для всех людей вообще, а только для очень немногочисленной категории людей, которые, быть может, и не значитель­нее других, но явно не похожи на других.

Прежде всего, есть одна вещь, которую полезно уточнить. Что называет большинство людей эстетическим наслаждением? Что происходит в душе человека, когда произведение искусства, например театральная постановка, "нравится" ему? Ответ не вызывает сомнений: людям нравится драма, если она смогла увлечь их изображением человеческих судеб. Их сердца волнуют любовь, ненависть, беды и радости героев: зрители участвуют в событиях, как если бы они были реальными, происходили в жизни. И зритель говорит, что пьеса "хорошая", когда ей удалось вызвать иллюзию жизненности, достоверности воображаемых героев. В лирике он будет искать человеческую любовь и печаль, которыми как бы дышат строки поэта. В живописи зрители привлекут только полотна, изображающие мужчин и женщин, с которыми в известном смысле ему было бы интересно жить. Пейзаж покажется ему "милым", если он достаточно привлекателен как место для прогулки.

Это означает, что для большей части людей эстетическое наслаждение не отличается в принципе от тех переживаний, которые сопутствуют их повседневной жизни. Отличие - только в незначительных, второстепенных деталях: это эстетическое переживание, пожалуй не так утилитарно, более насыщенно и не влечет за собой каких-либо обременительных последствий. Но в конечном счете предмет, объект, на который направлено искусство, а вместе с тем и прочие его черты, для большинства людей суть те же самые, что и в каждодневном существовании, люди и людские страсти. И искусством назовут они ту совокупность средств, которыми достигается этот их контакт со всем, что есть интересного в человеческом бытии. Такие зрители смогут допустить чистые художественные формы, ирреальность, фантазию только в той мере, в какой эти формы не нарушают их привыч­ного восприятия человеческих образов и судеб. Как только эти собственно эстетические элементы начинают преобладать и пуб­лика не узнает привычной для нее истории Хуана и Марии, она сбита с толку и не знает уже, как быть дальше с пьесой, книгой или картиной. И это понятно: им неведомо иное отношение к предметам, нежели практическое, то есть такое, которое вынуждает нас к переживанию и активному вмешательству в мир предметов. Произведение искусства, не побуждающее к такому вмешательству, оставляет их безучастными.

В этом пункте нужна полная ясность. Скажем сразу, что радоваться или сострадать человеческим судьбам, о которых повествует нам произведение искусства, есть нечто отличное от подлинно художественного наслаждения. Более того, в произведении искусства эта озабоченность собственно человеческим принципиально несовместима со строго эстетическим удовольствием.

Речь идет в сущности, об оптической проблеме. Чтобы видеть предмет, нужно известным образом приспособить наш зрительный аппарат. Если зрительная настройка неадекватна предмету, мы не увидим его или увидим расплывчатым. Пусть читатель вообразит, что в настоящий момент мы смотрим в сад через оконное стекло. Глаза наши должны приспособиться таким образом, чтобы зрительный луч прошел через стекло, не задерживаясь на нем, и остановился на цветах и листьях. Поскольку наш предмет - это сад и зрительный луч устремлен к нему, мы не увидим стекла, пройдя взглядом сквозь него. Чем чище стекло, тем менее оно заметно. Но, сделав усилие, мы сможем отвлечься от сада и перевести взгляд на стекло. Сад исчезнет из поля зрения, и единственное, что остается от него, - это расплывчатые цветные пятна, которые кажутся нанесенными на стекло. Стало быть, видеть сад и видеть оконное стекло - это две несовместимые операции: они исключают друг друга и требуют различной зрительной аккомодации.

Соответственно тот, кто в произведении искусства ищет переживаний за судьбу Хуана и Марии или Тристана и Изольды и приспосабливает свое духовное восприятие именно к этому, не увидит художественного произведения как такового. Горе Тристана есть горе только Тристана и, стало быть, может волновать только в той мере, в какой мы принимаем его за реальность. Но все дело в том, что художественное творение является таковым лишь в той степени, в какой он не реально. Только при одном условии мы можем наслаждаться Тициановым портретом Карла V, изображенным верхом на лошади: мы не должны смотреть на КарлаVкак на действительную, живую личность - вместо этого мы должны видеть только портрет, ирреальный образ, вымысел. Человек, изображенный на портрете, и сам портрет - вещи совершенно разные: или мы интересуемся одним, или другим. В первом случае мы "живем вместе" с КарломV; во втором "созер­цаем" художественное произведение как таковое.

Однако большинство людей не может приспособить свое зрение так, чтобы имея перед глазами сад, увидеть стекло, то есть ту прозрачность, которая и составляет произведение искусства: вместо этого люди проходят мимо - или сквозь - не задерживаясь, предпочитая со всей страстью ухватиться за человеческую реальность, которая трепещет в произведении. Если им предложат оставить свою добычу и обратить внимание на само произведение искусства, они скажут, что не видят там ничего, поскольку и в самом деле не видят столь привычного им человеческого материала - ведь перед ними чистая художественность, чистая потенция.

На протяжении XIXвека художники работали слишком нечисто. Они сводили к минимуму строго эстетические элементы и стремились почти целиком основывать свои произведения на изображении человеческого бытия. Здесь следует заметить, что в основном искусство прошлого столетия было, так или иначе, реалистическим. Реалистом были Бетховен и Вагнер. Шатобриан - такой же реалист, как и Золя. Романтизм и натурализм, если посмотреть на них с высоты сегодняшнего дня, сближаются друг с другом, обнаруживая общие реалистические корни.

Творения подобного рода лишь отчасти являются произведениями искусства, художественными предметами. Чтобы насла­ж­даться ими, вовсе не обязательно быть чувствительными к неочевидному и прозрачному, что подразумевает художественная восприимчивость. Достаточно обладать обычной человеческой восприимчивостью и позволить тревогам и радостям ближнего найти отклик в твоей душе. Отсюда понятно, почему искусство XIXвека было столь популярным: его подавали массе разбавленным в той пропорции, в какой оно становилось уже не искусством, а частью жизни. Вспомним, что во все времена, когда существовали два различных типа искусства, одно для меньшинства, другое для большинства, последнее всегда было реалис­тическим.

Не будем спорить сейчас, возможно ли чистое искусство. Очень вероятно, что и нет; но ход мысли, который приведет нас к подобному отрицанию, будет весьма длинным и сложным... Даже если чистое искусство и невозможно, нет сомнения в том, что возможна естественная тенденция к его очищению. Тенденция эта приведет к прогрессивному вытеснению элементов "че­ловеческого, слишком человеческого", которые преобладали в романтической и натуралистической художественной продукции. И в ходе этого процесса наступает такой момент, когда "челове­ческое" содержание произведения станет настолько скудным, что сделается почти незаметным. Тогда перед нами будет предмет, который может быть воспринят только теми, кто обладает особым даром художественной восприимчивости. Это будет искусство для художников, а не для масс; это будет искусство касты, а не демоса.

Вот почему новое искусство разделяет публику на два класса - тех, кто понимает, и тех, кто не понимает его, то есть на художников и тех, которые художниками не являются. Новое искусство - это чисто художественное искусство.

Х. Ортега-и-Гассет. Дегуманизация искусства

//Х. Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры.

, А. Т. Матвеев , П. В. Митурич , В. И. Мухина , И. И. Нивинский , Н. И. Нисс-Гольдман , П. Я. Павлинов , К. С. Петров-Водкин , А. И. Савинов , М. С. Сарьян , Н. А. Тырса , Н. П. Ульянов , П. С. Уткин , В. А. Фаворский , И. М. Чайков .

Члены и экспоненты : И. П. Акимов , М. М. Аксельрод , М. А. Аринин , М. С. Аскинази , В. Г. Бехтеев , Г. С. Верейский , А. Д. Гончаров , М. Е. Горшман , Л. Д. Гудиашвили , Е. Г. Давидович , Е. В. Егоров , И. Д. Ермаков , И. В. Жолтовский , Л. К. Ивановский , В. И. Кашкин , И. В. Клюн , М. В. Кузнецов , Н. Н. Купреянов , С. И. Лобанов , К. С. Малевич , З. Я. Мостова (Матвеева-Мостова) , В. М. Мидлер , В. А. Милашевский , Б. В. Миловидов , А. П. Могилевский , П. И. Нерадовский , А. П. Остроумова-Лебедева , Н. И. Падалицын , И. А. Пуни , В. Ф. Рейдемейстер , М. С. Родионов , Н. Б. Розенфельд , С. М. Романович , В. Ф. Рындин , Н. Я. Симонович-Ефимова , Н. И. Симон , М. М. Синякова-Уречина , А. А. Соловейчик , А. И. Столпникова , А. И. Таманян , Н. П. Тарасов , М. М. Тарханов , В. П. Федоренко , Н. П. Феофилактов , А. В. Фонвизин , В. Ф. Франкетти , Р. В. Френкель-Манюссон , И. И. Чекмазов , Н. М. Чернышев , В. Д. Шитиков , С. М. Шор , И. А. Шпинель , В. А. Щуко , А. В. Щусев , В. М. Юстицкий , Б. А. Яковлев и другие.

Выставки : 1-я - 1925 (Москва) - 3-я - 1929 (Москва); 1928 (Ленинград)

Основано по инициативе бывших участников объединений «Голубая роза» и «Мир искусства». Художники провозгласили приоритет высокого профессионального мастерства и эмоциональной содержательности произведения. В задачу Общества входило изучение вопросов специфики и взаимодействия различных видов искусства, а также разработка градостроительных принципов, монументальная пропаганда, оформление интерьеров общественных зданий.

На организационном собрании председателем общества избран П. В. Кузнецов , его заместителем - В. А. Фаворский , секретарем - К. Н. Истомин . В 1928 был принят устав, в котором указывалось: «Имея целью деятельное участие в социалистическом строительстве и развитии революционной культуры, Общество “Четырех искусств” объединяет в пределах РСФСР художников, работающих в области живописи, скульптуры, архитектуры и графики, ставя своей задачей содействие росту художественного мастерства и культуры изобразительных искусств путем научно-исследовательской и практической работы своих членов и распространения художественно-технических знаний».

Общество не имело собственного помещения; собрания проводились поочередно в мастерских его членов. Помимо решения текущих вопросов, на них проводились встречи с писателями и поэтами, устраивались литературные чтения и музыкальные вечера. Были разработаны марка (по эскизу А. И. Кравченко) и знамя Общества (по эскизу Е. М. Бебутовой). Сформировано выставочное жюри.

Первая выставка была открыта в апреле 1925 в Государственном музее изящных искусств в Москве при поддержке ГАХН. 28 художников представили 215 произведений (издан каталог); на открытии выступал нарком просвещения А. В. Луначарский. На открытии и по воскресеньям на выставке проводились выступления музыкальных ансамблей.

Вторая выставка была организована при поддержке Художественного отдела Главнауки в ноябре 1926 в залах Государственного Исторического музея; 72 художника представили 423 произведения (издан каталог). Выставка получила в целом благожелательные отзывы в прессе. Критик И. Хвойник писал: «Удельный вес группы в формально художественном смысле определяется наличием в ней изрядного количества больших мастеров, образующих ядро этого объединения. Участие этих мастеров, вполне сложившихся и заметных еще до революции, пожалуй, представляет главный интерес группы. Особенно силен в этом смысле графический “сектор” общества». Он же, отмечая затем лучших мастеров выставки (П. В. Кузнецов , В. А. Фаворский , А. И. Кравченко , Л. А. Бруни , П. И. Львов , П. В. Митурич , П. Я. Павлинов , И. М. Чайков), подводил итог: «Тематически вся выставка создает впечатление чересчур “парнасского” отношения всей группы к жизни. Из 400 почти работ подавляющее большинство свидетельствует о погружении в пейзаж, о любовании природой и большой симпатии к натюрморту… За весьма немногими исключениями вся выставка тематически связывается с нашим временем весьма слабыми намеками, лишенными острот и яркости густо зачерпнутого быта» («Советское искусство», 1926, № 10. С. 28–32). Сходную характеристику дала Ф. Рогинская: «Если подойти к “4 искусствам” как к художественному объединению, его можно характеризовать как группировку, хотя и обладающую довольно высокой степенью художественной культуры, но стоящую где-то в стороне от современности, вне ее. Это определяется отнюдь не только по сюжетному признаку, т. е. по отсутствию связи в сюжетах с текущей жизнью, и не только по основному настроению, …но даже по формальным признакам, не содержащим в себе никаких видимых элементов, способных творчески взойти и двигать объединение» («Правда», 1926, 6 ноября).

В ответ Общество «4 искусства» опубликовало декларацию, в которой отстаивало собственные принципы: «Художник показывает зрителю, прежде всего, художественное качество своей работы. Только в этом качестве выражается отношение художника к окружающему его миру… В условиях русской традиции считаем наиболее соответствующим художественной культуре нашего времени живописный реализм. Содержание наших работ характеризуется не сюжетами. Поэтому мы никак не называем свои картины. Выбор сюжета характеризует художественные задачи, которые занимают художника. В этом смысле сюжет является лишь предлогом к творческому превращению материала в художественную форму…» (Ежегодник литературы и искусства на 1929 год).

После второй выставки было решено показать лучшие работы с первых двух выставок в Ленинграде, дополнив экспозицию произведениями ленинградских художников. После переговоров с директором Государственного Русского музея П. И. Нерадовским Обществу были предоставлены нижние залы Музея. 3 марта 1928 состоялось открытие выставки; участвовал 51 художник, экспонировалось 284 произведения (издан каталог). Художники-ленинградцы (А. Е. Карев , В. В. Лебедев , П. И. Львов , К. С. Петров-Водкин , Н. А. Тырса) представляли также Общество на выставке «Современные ленинградские художественные группировки» (1928/1929).

Третья (последняя) московская выставка «4 искусства» была проведена в мае 1929 в залах Московского государственного университета на Моховой улице; участвовало 49 художников, экспонировалось 304 работы (издан каталог). Она получила ряд резко критических оценок в прессе. Так, журнал АХР «Искусство в массы» (1929, №№3–4. С. 52) писал: «Общество “4 искусства” относится к числу тех, которые, все более и более изолируя себя от общественного влияния, становятся узко цеховой, с чертами аристократической обособленности организацией… характерным признаком последней выставки “4 искусства” является значительное усиление мистического и беспредметного крыла общества… Каков итог этой выставки? Во-первых, эта выставка подтверждает, что художники, которые не черпают свои силы из действенных общественных побуждений, неизбежно будут увядать… Общество “4 искусства”, поставив своим девизом борьбу за качество и новый стиль, в пределах узкой цеховщины и полнейшего игнорирования общественно-политической установки страны Советов, спекулирует этим, выдавая свои достижения за универсальное качество и метод».

Несмотря на критику, Общество принимало участие в больших групповых выставках «Жизнь и быт детей Советского Союза» (август 1929), двух передвижных выставках, организованных Главискусством Наркомпроса (1929, Москва; 1930, Нижний Новгород, Казань, Свердловск, Пермь, Уфа, Самара, Саратов, Пенза). Однако критика усиливалась. В апреле 1930 журнал «Искусство в массы» вышел со статьей «Художественная контрабанда, или кого и как обслуживают “4 искусства”» (1930, № 4. С. 10–12), в которой участники Общества были обвинены в «буржуазности», «социальной пассивности», «идеалистическом формализме», пристрастии к «упадочным и регрессирующим формам западноевропейского искусства».

В резолюции сектора искусств Наркомпроса по докладу московских художественных обществ, принятой в конце 1930-х, содержался призыв к «радикальной перестройке» Общества и «чистке его рядов». Под воздействием жесткой критики Общество самоликвидировалось. В начале 1931 группа его бывших членов (К. Н. Истомин , В. М. Мидлер , М. С. Родионов , В. Ф. Рындин , А. В. Фонвизин , Н. М. Чернышев и другие) подали заявление о вступлении в АХР.

Источники :

1. Борьба за реализм в изобразительном искусстве 20-х годов: Материалы, документы, воспоминания. М., 1962. С. 230–235.
2. Выставки советского изобразительного искусства. Справочник. Т. 1. 1917–1932. М., 1965. С. 153–154, 179–180, 261, 294–295.
3. Котович Т. В . Энциклопедия русского авангарда. Минск, 2003. С. 389–390.
4. Омега И . Художественная контрабанда или кого и как обслуживают «4 искусства» // Искусство в массы. 1930, № 4 (апрель). С. 10–12.
5. Северюхин Д. Я., Лейкинд О. Л . Золотой век художественных объединений в России и СССР. Справочник. СПб., 1992. С. 341–343.
6. Хвойник И. Е . «Четыре искусства» и их выставка // Советское искусство, 1926, № 10. С. 28–32.

Искусство есть интеллектуально-эстетическая форма познания социальной реальности: в художественном произведении обычно всегда сочетаются правда (авторская истина) и красота. Ввиду участия в художественном творчестве интеллекта автора, стимулируемого его интуитивными ощущениями, искусство может даже опережать развитие действительности.

Рассмотрим основные этапы познания людьми сущности искусства.

Аристотель, очертив контуры теории мимезиса – подражания, выявил основную черту искусства – познание жизни в образах. Теологи средневековья оценивали искусство как способ приобщения человека к «божественному» с помощью земных форм. Эстетическая мысль эпохи Возрождения делала акцент на познавательную сущность искусства как «зеркала» жизни (Леонардо да Винчи).Здесь мы видим уже сближение науки и художественного творчества. Позже (Дидро, 18 век) искусство рассматривалось как форма познания истины в живых картинах действительности. Немецкая классическая философия искала источники художественного творчества в «царстве духа» (Кант – «целесообразная деятельность без цели», Шиллер- «игра», Гегель – «проявление духа»…, «непосредственное созерцание истины»…). Материалист Чернышевский понимал искусство как форма познания жизни. Он утверждал, что предметом искусства «все, что есть интересного для человека в жизни». Маркс полагал, что целостный и всесторонний характер художественного сознания способствует индивиду в осознании своей «родовой сущности», чем раздвигает границы непосредственного опыта индивидов, формируя целостную человеческую личность.

Итак, основной социальной функцией искусства является «художественное освоение мира», что способствует творению действительности «по законам красоты» (например -появление в ХХ веке дизайна, сочетающего эстетику и прагматику). Социальной функцией искусства является также содействие формированию и самоформированию личности «по законам красоты».

В средние века семь свободных искусств составляли тривиум – грамматика, логика и риторика, и квадривиум – арифметика, музыка, геометрия и астрономия. Среди западноверопейских видов зрелищного искусства в течение многих веков доминировали живопись и скульпура.

Как ныне классифицируется искусство? Видами художественного творчества являются литература, кино, театр, танец (хореография), музыка, живопись, скульптура, архитектура. Критерием расчленения выступает механизм восприятия: зрительные, зрительно-слуховые, слуховые формы и жанры искусства. Часто в виде критерия рассматривается язык как основное средство общения (семиотика различает языки вербальные, письменные, образы, жесты, машинные …).

Художественный поиск, ввиду того, что искусство выражает человеческую жизнь, полную противоречий, ведется в континууме оппозиций: истина – заблуждение, прекрасное – безобразное, добро – зло. В целом этот смысловой (ценностный)универсум (Шелер) накладывается людьми на объективный мир и представляет собой поле культуры. Составляющие этого поля-наука, мораль, искусство. Наука ориентирована больше на поиск истины, этика – на добро, искусство – на прекрасное. Из всех этих видов творчества искусство выражает жизнь наиболее целостно – оно формирует в внутреннем мире человека образы жизни, ориентирующие человеческое поведение и деятельность на достижение целей в рамках ценностей и норм принятой в обществе культуры. Следовательно, чтобы понять сущность художественного творчества необходимо провести анализ понятий истина, красота и добро, взятых вместе с их тенями: заблуждением, безобразным и злом.

Известно, что истина есть результат адекватного отражения реальности познающим субъектом. Адекватное отражение (выражение) означает творение, в нашем случае художником, нового образа в контексте самой реальности, т.е. во всех его связях. Однако, такое понимание истины присуще прежде всего научному сообществу, требующему объективности исследовательского результата, т.е. его независимости от сознания. Но художественная продукция всегда несет в себе авторское ощущение жизни, следовательно, истинность в искусстве «… есть то же самое, что… чувственность».41 Правда, в этом определении есть допущение, что чувства не могут быть ложными. Нужна некоторая коррекция: например, артисты признают, что любая роль требует чувственного наполнения с элементами осознания. Последнее необходимо для современной интерпретации роли, обозначенной, например, в пьесах Шекспира. Интерпретация происходит на кальке современной жизни как она представляется актеру и режиссеру, что требует активного осознания и социальной реальности.

Ввиду того, что в художественном творчестве автор является как бы красочной призмой, преломляющей противоречия существования человека в современном мире, то определение истинности результата художественного поиска лучше всего провести «по Аристотелю». Он утверждал, что истина есть соответствие мысли предмету, а заблуждение – несоответствие их. Существует легенда о том, что художник – кубист Пикассо, подвергшийся нападению хулиганов, по просьбе полиции нарисовал по памяти их портреты. Наутро в зоопарке были опознаны и арестованы осел, две зебры и змея. Понятно, что художник выразил свои представления о злоумышленниках и, возможно, нарисованные образы соответствовали возникшим ощущениям, но истинны ли они? Что тогда истина в искусстве? Видимо, мы должны согласиться с тем, что истинность в искусстве сводится к истинности ощущений художника. Здесь мы вступаем на зыбкую почву относительных и потому призрачных эталонов эстетических оценок, естественным выводом всех наших размышлений является то, что пространство истинности художественного произведения расширяется и будет расширяться отныне неимоверно – постмодернизм утверждает, что все больше людей, т.е. «эстетических призм» включается в процессы художественного творчества.

Следующей составляющей художественного творчества является оппозиция «прекрасное – безобразное».Существуют ли прекрасное и безобразное в действительности или все это существует лишь в наших воображении? Вечный вопрос! История мысли говорит следующее. Платон различал то, что прекрасно и то, что есть прекрасное, т.е. различал сущность и ее проявления. Сущность же он видел в божественной идее, от которой зависит существование всех прекрасных явлений. Иначе, «видя здешнюю красоту, он (человек) вспоминает красоту истинную».Аристотель опровергает «идею красоты» тем, что рассматривает красоту как объективное свойство действительности, как проявление ее закономерностей « Самые главные формы прекрасного, это порядок (в пространстве), соразмерность и определенность …».42Иногда говорят, что красота есть наслаждение, рассматриваемое как качество вещи. Позже прекрасное объясняется как чувственно созерцаемый образ универсальной реализации человеческой свободы. Думается, весьма точен подход Маркса: «Наши потребности и наслаждения порождаются обществом; поэтому мы прилагаем к ним общественную мерку, а не измеряем их предметами, служащими для их удовлетворения».43 Об этой «общественной мерке» сегодня идут дискуссии по темам «каков герой нашего времени?», «как и насколько в нем сочетаются прекрасное и безобразное?» и т.д. Немного об этом. Безобразное по определению противоположно прекрасному. Оно есть нечто уродливое, низменное, вызывает чувство протеста. Понятно, что представления о безобразном зависят от национальных, исторических, классовых и вкусовых различий. Цицерон утверждал, что безобразное в искусстве относится к сфере смешного, ибо смех вызывается в основном тем, что обозначает или выявляет что – либо безобразное не безобразно. В средние века безобразное отождествлялось со злом. Позже (Лессинг) отстаивалась правомерность безобразного в поэзии как средства возбуждения ощущений «смешного и страшного». Оказалось, что соединение прекрасного и безобразного порождает гротеск. В истории искусства был и период «поэтизации зла» (выражение Бодлера). Иногда безобразное рассматривается как один из отрицательных моментов прекрасного. Белинский и др. оценивали безобразное как отражение уродств в социальной жизни людей. Чернышевский вскрыл связь возвышенного и безобразного, когда последний перестает быть отвратительным, переходя в ужасное. Думается, что ХХ век с его двумя мировыми войнами был выражен в искусстве именно в этом ключе. Сегодняшние метания художников в пространстве между прекрасным и безобразным во многом объясняются античеловечным социальным опытом ХХ века, когда насилие, террор и войны стали признаваться как естественное сопровождение эволюции человечества. ХХI век начался появлением масштабного терроризма, что повлекло за собой и «героизацию террористов» в ряде произведений искусства.

Разумеется, «безобразный герой» имеет право на свою «презентацию» в современном искусстве. Но если он подан не «безобразно», т.е. высокохудожественно, то он порождает уже у зрелого зрителя и читателя не смех, как полагал Цицерон, а тревогу за подрастающие поколения, подверженных возрастному подражанию «героям» СМИ44.

Следовательно, время диктует художнику творить профессионально, т.е.

Не только талантливо, но и ответственно.

Вернемся к этапам любого вида (научного, социокультурного, технического и художественного) творчества. Они располагаются, по общему утверждению, следующим образом: подготовка – инкубация (вызревание) -- озарение (откровение) –завершение (переход в семиотическую систему как условия социальной трансляции).

Рассмотрим эту схему последовательно применительно к художественному творчеству (искусству). Специфика художественного творчества в том, что в нем активность бессознательного превалирует над активностью сознания художника. В психологии искусства это утверждение иногда обретает настолько резкую форму, что бессознательное объявляется фактором, детерминирующим весь процесс становления художественного образа; а вмешательство сознания художника в виде попытки вербализовать смысл своего произведения приводит, мол, либо к разрушению его им же самим еще в процессе созидания, либо к признанию его после завершения творения «псевдо-художественным». Девиз сторонников такой позиции – «Иррациональное – это постоянная цель искусства»!45 Однако, разработка теории бессознательного привела к выводу о том, что оно активно в генезе художественного произведения и касается прежде всего решений художника, выносимых им относительно выбора форм выражения образа (визуального, акустического, вербального). Но этого нельзя сказать, когда речь идет о функциональной структуре художественного образа потому, что образ есть обобщенное выражение действительности. А обобщение невозможно без определенной активности сознания. Например, актерская трактовка роли – «это чувственное наполнение роли с элементами сознания»» (из интервью с Чулпан Хаматовой). Несимволическое видение характерно и для научного открытия, т.е. существует единство и различие между истиной и красотой. Известно, что « Все сумасшедшее рождается в подсознании». Еще И.Кант отмечал, что бессознательное – акушерка мысли.

Безобразное может стать прекрасным в искусстве, следовательно, «Правда природы не может быть и никогда не будет правдой искусства» (О.Бальзак).Жизнь, реальность входит в структуру художественного замысла или образа лишь как одно из многих его составляющих. Отбор и изменение жизненного материала происходит на основе предшествующего опыта, мыслей, чувств, вкусов и стремлений художника. Поэтому художественный образ – не столько слепок реальности, сколько «жизнеподобен». Происходит проникновение в сокровенные тайники бытия и души человека, благодаря чему достигается новое индивидулизированное знание, даже более глубокое, чем то, что дает нам наука с ее опорой на формализуемое. Это – мощь «нерасчленяющего» знания46.

Итак, этап “инкубации”образа (картины, скульптуры, мелодии, драмы, романа или сонета) происходит в основном в подсознании. Активность последнего (вдохновение) реализуется в виде интуитивного ощущения эстетически оправданных форм, движений, красок,звуков, слов…

Этап озарения (откровения) – наиболее загадочная фаза творчества. Здесь мы должны различить вдохновение, вызванное активностью бессознательного, и установку на реализацию интуитивного ощущения. Именно здесь необходимы условия: атмосфера свободы творчества; материальные, в том числе и бытовые факторы; художественные традиции; мода и стимулы, упорядочивающие возможные уровни социального признания (премии, конкурсы, издания …).Эти условия формируются вовне художника, многое здесь зависит от возможностей и активности художественного сообщества, его “союза” с государством и пр. В основном такие условия концентрируются в инфраструктуре соотвествующего вида искусства (литературы, кино, театра, музыки, скульптуры и архитектуры, живописи…)

Здесь нам необходимо сделать некий экскурс в историю советского искусства. Россия сейчас переживает период трансформации социалистических устоев жизни в капиталистические. Естественно, что эти перемены коснулись и социальных основ художественного творчества. Речь идет прежде всего о степени свободы художника. К искусству совершенно неприменима известная формула «Свобода есть познанная необходимость» (Спиноза). Такое «соглашательское» понимание свободы, когда главным путем ее достижения объявляется лишь путь познания, отвергается художником, ибо раскрепощенность его творческих сил достигается путем не познания, а деяния. В то же время «социальный хаос», возникший в годы перестройки, и под которым стали понимать свободу, привел вопреки ожиданиям к обратным результатам. Долгожданная свобода духовного творчества пока породила лишь новые проблемы «сожительства художественного сообщества». Ориентация на коммерциализацию духовного творчества также не дает ожидаемых результатов. Приходится признать, что за последние десять лет в изобразительном искусстве, кино, музыке, литературе, архитектуре и скульптуре не появилось ничего значительного.

Тем не менее мы должны обратиться к социально-обусловленным причинам «бунта» художественной интеллигенции в периоды «застоя» и «перестройки». Первая государственная реакция пролетарской власти на сферу искусства была выражена в распоряжении Совнаркома «О памятниках старины» (12.04.1918), основанное на полном доверии к художникам и коллективной воле зрителей. Однако, последующая «аппаратизация искусства» (М.Вебер) привела к централизации управления культурой (т.е.искусством). Появились административные функционеры, не доверяющие ни художникам, ни зрителям. О них писал В.Маяковский:

«Между писателем

и читателем

стоят посредники,

у посредника

самый средненький»

В последующем этот «средненький вкус» чиновника от искусства все больше стал отражать недоверие власти к интеллигенции. С. Эйзенштейн утверждал, что «когда политическая власть указывает, что я должен делать, я становлюсь бесплодным. Я не могу играть роль иллюстратора»47. Огосударствление привело к усилению цензуры. В годы культа личности Сталина давление государства на художников достигло апогея. Разумеется, метод социалистического реализма, диктуемый властью, породил и художественные шедевры, однако, общая атмосфера оставалась удручающей. Это и явилось основным фактором превращения большей части художественной интеллигенции в «партизанов действительности», нащупывающих интуитивным путем тропинки к будущему, заметим, «к лучшему будущему», как полагали многие из них. Ситуация усугубилась еще и тем, что ввиду вступления мира и страны в фазу информационного общества художественная продукция все больше начала приобретать характер дайджеста и шоу, обслуживая спрос массовой культуры. Эта объективная тенденция упадка искусства у нас была сознательно использована для разрушения строя - антисоциалистическое наступление было идейно- политически и даже художественно согласовано, синхронизировано. Участившиеся в последнее время переоценки рядом художников своих позиций перестроечных лет – далеко не случайности. Сегодня можно вполне ясно сказать, что искренние искания интеллигенции в сфере литературы и искусства были цинично использованы постдемократической волной для мародерства на развалинах Союза. Возникший «из ничего» олигархический слой стал энергично отстаивать свои интересы, захватывая в первую очередь прессу, стремясь использовать ее для обретения и политической власти. В очередной раз художественной интеллигенции приходится, ради обеспечения материальных условий своей жизни и творчества, идти на поклон к «спонсорам», «меценатам» и прочим «благодетелям», преследующим в любом случае свои корыстные интересы, совершенно не совпадающие с целями художественного творчества. Повторяется унизительная историческая ситуация, заставляющая художника обслуживать «пресыщенную героиню верхних десяти тысяч».Указанные уроки истории не должны повторяться – об этом говорят несмолкающие дискуссии о социальном состоянии искусства, идущие ныне среди художников. Приведем темы ряда дискуссий, прошедших во время ХХI Московского международного кинофестиваля в 1999: « Россия после империи» и «Национальные модели кинематографа в контексте мирового кинопроцесса». Основными вопросами были: советское кинонаследие – живые деньги или творческий капитал? Свободный рынок и кино – катастрофа, испытание или панацея?