Великокняжеские и княжеские домениальные владения

Области, в которых княжили Рюриковичи, имели очень сложные структуры. Часть территорий, входивших в них, представляла собой домениальные земли, находившиеся в личном владении князей. Они включали в себя волости, замки, погосты, села, поля, лесные, охотничьи и рыболовные угодья. Население домена было пестрым по социальному составу. Здесь проживали придворная челядь, члены княжеской администрации, крестьяне различных категорий, имевшие собственные земельные наделы, ремесленники и торговцы, чьи мастерские и дома также располагались на княжеской земле. Производительное население домена приносило князьям ренту в виде натурального и денежного оброков или в виде отработок (например, закупы). Оно выплачивало князьям многочисленные налоги. Б. Ф. Поршнев убедительно обосновал положение, согласно которому налоги тоже представляли собой реализацию земельной собственности феодалами. Он писал: «Среди доходов любого феодала немалую долю составляли те поборы и „права“, которые он брал с населения не прямо как земельный собственник, а как государь данной территории. Таковы, например, пошлины и поборы за проезд по его территории, пошлины, собираемые на рынках и ярмарках, и т. д. Многие феодальные барщинные повинности, например строительство замков, укреплений, дорог, мостов и многие поборы продуктами или деньгами, мотивировались военно-оборонительными нуждами и тем самым выступали как непосредственные государственные службы населения, как налоги в широком смысле. Однако все это было по существу феодальной рентой» .

Наряду с домениальными владениями князей внутри княжеств существовали домениальные владения бояр и церковников. Церковные и монастырские владения, очевидно, не приносили князьям никаких материальных доходов. Напротив, князья сами давали церквам дотации в виде десятины, собиравшейся со всех земель, входивших в состав княжеств, и налогов от суда и торговли. Церковники имели право судить не только священнослужителей и людей, находившихся под покровительством церкви (вдовиц, калек, прощеников), но и остальных жителей русских областей за преступления особого рода (умыкание, пошибание и др.).

Бояре часто выступают в источниках в качестве временных держателей отдельных волостей, данных им князьями; доходы с этих держаний делились в определенных пропорциях между боярами, их военными слугами и князьями, давшими им земли . В эпоху феодальной раздробленности, по-видимому, многие бояре превратили свои условные временные держания в безусловные, с которых они по выплачивали никаких податей.

Хорошо прослеживается княжеский статус в Новгородской земле по трем договорным грамотам Новгорода с великим князем Ярославом Ярославичем. Хотя эти грамоты датируются 60-ми годами XIII в., однако в каждой из пих имеется оговорка, свидетельствующая о том, что нормами, указанными в документах, князья руководствовались в Новгородской земле с давних пор. В конце текста второй грамоты прямо говорится: «Тако, княже господине, пошло от дед и от отець и от твоих и от наших, и от твоего отчя Ярослава» .

По данным грамотам Новгородская земля была разделена на 13 волостей. Став новгородским князем, Ярослав Ярославич получил в качестве домениальных земель половину Волоцкой волости и часть волости Новоторжской, в которых он имел право держать своих тиунов-управителей. Ему были отведены и специальные охотничьи угодья в районе погоста Озвадо, расположенного при впадении Ловати в Ильмень. Его осетрник и медовар имели право ездить в Ладогу, вероятпо, с целью сбора податей рыбой и медом. Самому князю разрешалось «на третюю зиму» съездить в Русу, где производилась разработка соли. Очевидно, данная поездка также была связана с получением им определенных натуральных поборов с населения. Князь выступал в Новгороде в роли верховного судьи. Некоторые княжеские люди также производили суд в Новгородской земле. Доходы от судебных процессов поступали в княжескую казну.

11 новгородских волостей, а также половина Волоцкой и часть Новоторжской находились в держании новгородских мужей-бояр. Князь имел право назначать держателей волостей с согласия посадника - доверенного лица Новгородской республики. Дать волость в держание он мог новгородцу и ни в коем случае - своему человеку. Князь имел также право лишить волостителя держания, но только при условии, что тот совершил какое-то преступление, а не по собственному произволу. Со всех волостей в княжескую казну поступали доходы в виде «дара». «А дар имати тобе от тех волостей», - говорится во второй грамоте . Эта же фраза с некоторыми модификациями повторяется и в других грамотах .

Князю, его жене и его дружинникам (боярам и дворянам) категорически запрещалось принимать закладников, выводить людей из волостей, держать, покупать или принимать в качестве дара села, а также основывать слободы на территории Новгородской земли. Во время княжения в Новгороде Александра Невского, по-видимому, происходило расширение княжеского домена. Александр отнял у новгородцев какие-то пожни. Принимая к себе Ярослава Ярославича, новгородцы поставили такое условие: «А что твои брат отъял был пожне у Новагорода, а того ти, княже, отступитися; что новгородцев, то новгородцем; а что пошло князю, а то княже» .

Князю полагалось также взимать в свою пользу торговые и проездные пошлины - «мыта» .

Таким образом, доходы новгородских князей, по всей видимости, были немалыми, и складывались они из разнообразных поступлений. Быть может, князья из-за частой их смены новгородцами не успевали обзавестись барской запашкой, и домен они эксплуатировали посредством полюдья - самого древнего способа эксплуатации подвластного населения. Княжеское полюдье существовало в Новгородской земле уже в 20-е годы XII в., о чем свидетельствует грамота Мстислава Великого и его сына Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю .

Ежегодно князья вместе с семьями и охранными отрядами отправлялись в объезд своих домениальных владений - в полюдье. Князья, естественно, делали остановки не в каждой деревне, а только в определенных центрах, куда жители окрестных сел свозили продукты своего хозяйства. Такие центры назывались повостами. С. М. Соловьев и И. И. Срезневский переводили термин «повост» на современный язык, как погост, усадьба, стан, становище, место остановки князей во время полюдья .

С. М. Соловьев писал: «Для большего удобства эти места княжеской стоянки, гощения, эти погосты могли быть определены навсегда, могли быть построены небольшие дворы, где могли быть оставлены княжеские приказчики (тиуны) и, таким образом, эти погосты могли легко получить значение небольших правительственных центров и передать свое имя округам, впоследствии здесь могли быть построены церкви, около церквей собирались торги и т. д.» .

Часто князья делали остановки в городах, куда также свозились продукты, произведенные сельскохозяйственной округой. В Лаврентьевской летописи рассказывается о полюдье князя Всеволода Большое Гнездо, проходившем зимой 1190 г. в Северо-Восточной Руси. 8 февраля у Всеволода родился сын Ярослав-Феодор, «тогда сущю князю великому в Переяславли в полюдьи». 25 февраля того же года Всеволод встречал в Ростове прибывшего из Киева епископа Климента, «тогда сущю великому князю Ростове в полюдьи, а в Суждаль вышел месяца марта в 10 день» .

Некоторое время князь вместе с семьей и свитой проживал в определенном городе или погосте, потребляя все, что доставлялось туда сельской округой, и производя суд, а затем князь и его окружение перемещались в соседний город или погост. По свидетельству Константина Багрянородного, русское полюдье начиналось обычно в ноябре и заканчивалось в апреле .

Княжеские домениальные владения на Руси прослеживаются со времен княжения в Киеве княгини Ольги. Мы уже писали о создании Ольгой в 946 г. в Древлянской земле становищ-погостов и установлении ею мест для великокняжеской охоты. Читателю также известно, что Ольге принадлежал город Вышгород. Термином «город» летописцы часто обозначали укрепленное валом, рвом и частоколом (или более серьезными деревянными сооружениями) поселение. Вероятно, Вышгород в 40-е годы X в. представлял собой замок - резиденцию великой княгини.

Под 947 г. автор «Повести временных лет» сообщает, что Ольга отвела себе домениальные земли и в пределах Новгородской земли. Они располагались по рекам Мсте и Лузе, где княгиня основала свои «повосты» и установила дани в свою пользу.

Летописец пишет: «И ловища ея суть по всей земли, знаменья и моста и повосты, и сани ее стоять в Плескове (возможно, что Псков также входил в состав домениальных владений Ольги. - О.Р. ) и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе» .

Как видно из этого перечисления, домениальные владения княгини Ольги были весьма внушительными. Однако автор «Повести временных лет» отметил далеко не все ее владения. Так, из Никоновской летописи известно, что ей принадлежало село Будутино, которое она, умирая, передала в собственность церкви Богородицы . Известно также, что Ольга имела два двора в Киеве. Один располагался на Старокиевской горе, другой - за городской стеной, то есть фактически находился уже в подгородьи. На этом загородном дворе стоял каменный терем, в котором жила княгиня .

Вполне возможно, что замки, находившиеся в личном распоряжении феодальной знати, существовали и в более ранние времена. Так, в Древлянской земле на р. Ирше стоял город Малин: народные предания связывают его с именем князя Мала. П. Н. Третьяков, проводивший там археологические изыскания, обнаружил на городище культурные остатки VIII–X вв.: он доказал, что это городище имело в древности укрепления в виде валов и рвов. Площадь его была весьма скромной - около 2000 м 2 . Городище было построено на высоком берегу Ирши и контролировало прилегающую к нему местность .

В договоре Игоря с Византией 944 г. упоминается князь Фаст . Имя это очень редкое. Нам неизвестно больше ни одного случая его употребления на Руси. Быть может, этому князю принадлежал город Фастов. Современный Фастов расположен в 64 км от Киева.

Время от времени русские летописцы упоминают княжеские города, села, дворы, резиденции и прочие «месты», находившиеся в личном пользовании Рюриковичей. Так, в «Повести временных лет» неоднократно говорится о селе Берестове под Киевом, где имелся княжеский двор, принадлежавший великому князю Владимиру Святославичу. Берестово было наследственным домениальным владением великих князей и обычно переходило по наследству от одного великого князя к другому .

В состав домениальных владений Владимира Святославича входили усадьбы, находившиеся в Вышгороде и Белгороде: здесь располагались дворцовые комплексы с гаремами . Жена Владимира Святославича Рогнеда владела имением на Лыбеди, вблизи Киева. Впоследствии на этом месте, как сообщает летописец, располагалось село Предславино . Известно, что у Владимира и Рогнеды была дочь Предслава. Возможно, что имение Рогнеды после ее переселения в Изяславль перешло по наследству к дочери и по ее имени получило такое название. Под Изяславлем в Полоцкой земле имеется озеро, которое, по народным преданиям, в древности носило наименование «Рогнедь» и тоже принадлежало жене Владимира Святославича .

В личной собственности Ярослава Мудрого находились дворы: в Новгороде, на правой стороне Волхова (Ярославово дворище), в Киеве на Старокиевской горе, недалеко от Десятинной церкви (Ярославов Великий двор) . Под Новгородом недалеко от озера Ильмень в селе Ракомо находился загородный дворец Ярослава Мудрого .

В XI–XIII вв. в Киеве имелось множество княжеских дворов. Так, в «Повести временных лет» под 1068 г. упоминается двор полоцкого князя Брячислава. В том же источнике под 1096 г. говорится о Красном дворе великого князя Всеволода Ярославича, расположенном на Выдубицком холме. В Ипатьевской летописи под 1146 и 1151 гг. рассказывается об Угорском княжеском дворе - резиденции князя Изяслава Мстиславича, а под 1147 г. говорится о Мстиславовом дворе, расположенном на территории «города Владимира». Вначале этот двор принадлежал князю Мстиславу Владимировичу Великому, а после его смерти - вдове покойного. В том же источнике под 1149 г. упоминается княжеский двор на острове, напротив Выдубицкого монастыря. Здесь останавливался князь Изяслав Мстиславич, здесь же, вероятно, жил после взятия Киева монголами великий князь Михаил Всеволодич. В середине XII в. под Киевом существовал загородный Теремной двор на Василевской дороге. После смерти Юрия Долгорукого в Киеве были разграблены два его двора: Красный и «Рай», а также двор его сына Василька (1157 г.). В конце XII в. на территории Киева возник еще один княжеский двор, называвшийся «Новым». Он принадлежал великим князьям Святославу Всеволодичу и Рюрику Ростиславичу. Рюрик построил на «Новом» дворе церковь св. Василия .

М. К. Каргер писал: «На княжеских дворах, кроме парадных приемных помещений и жилых хором, размещалось немало служебных и хозяйственных построек. Письменные источники упоминают „погреба“, „медуши“, „бретьяницы“, „скотницы“, „бани“» .

Летописцы изредка упоминают княжеские дворы в других городах. Так, в Ипатьевской летописи под 1159 г. говорится, что восставшие дручане разгромили двор князя Глеба Ростиславича, а под 1175 г. рассказывается о том, как боголюбские горожане грабили дом и двор убитого боярами князя Андрея Боголюбского, изъяв оттуда большое количество золотых и серебряных изделий, драгоценных камней, одежд и других вещей .

Во время княжеских междоусобиц соперники стремились нанести максимальный ущерб «жизни» друг друга, то есть тем землям., которые приносили князьям доходы.

В 1134 г. Ярополк, Вячеслав и Юрий Владимировичи ходили в поход на Всеволода Ольговича и разорили его села, расположенные около Чернигова .

В 1141 г. «пойма Всеволод (Ольгович. - О.Р. ) городы Дюргеве (Юрия Долгорукого. - О.Р. ), коне, скот, овце и кде чьто чюя товар» .

В 1142 г. князь Изяслав Мстиславич «еха ис Переяславля вборзе в землю Черниговьскую и повоева около Десны села их (Ольговичей. - О.Р. ) и около Чернигова. И тако, повоевав волость их, възвратися въсвояси с честью великою» .

В 1146 г. князья Давыдовичи ограбили под Новгородом-Северским местечко Порохно, принадлежавшее Игорю (или Святославу) Ольговичу, где забрали 3000 кобыл и 1000 коней. Затем они послали своих дружинников в княжеские села, где те «пожгоша жита и дворы» .

Те же Давыдовичи захватили сельцо Игоря Ольговича под Путивлем, «идеже бяше устроил двор добре. Бе же ту готовизни много в бретьяничах и в погребех, вина и медове, и что тяжкого товара всякого до железа и до меди не тягли бяхуть от множества всего того вывозити. Давыдовича же повелеста имати на возы собе и воем, потом повелеста зажечи двор и церковь святаго Георгия и гумно его, в нем же бе стогов 9 сот…» .

В том же году киевский князь Изяслав Мстиславич захватил город Путивль, принадлежавший Святославу Ольговичу. В Путивле был разграблен княжеский двор, забран весь скот, множество «тяжкого товара», «иже, бе немочно двигиути», а из погребов было извлечено 500 берковцов меду и 80 корчаг вина, а также масса других всевозможных припасов. Со двора увели 700 человек княжеской челяди. Изяслав Мстиславич не пожалел даже княжеской церкви, находившейся при дворе. Из нее были взяты драгоценные сосуды, серебряное кадило, евангелие, церковные книги в роскошных переплетах и даже колокола .

Эти отрывочные данные, конечно, позволяют нам далеко не в полной мере оценить размеры сеньориальной части домена северских князей.

В 1148 г. Изяслав Мстиславич киевский и Ростислав Мстиславич смоленский вошли с войсками в волость своего дяди Юрия Долгорукого и «начаста городы его жечи и села» .

В 1149 г. все тот же Изяслав Мстиславич повоевал земли черниговских Давыдовичей и сжег их задеснинские города .

В 1152 г. князь Святослав Ольгович, пытаясь задержать отступающие войска своего союзника Юрия Долгорукого, послал к нему грамоту, в которой говорилось: «Ты хощеши прочь поити, а мене оставив, а тако еси волость мою погубил, а жита еси около города (Рыльска. - О.Р. ) потравил…» .

Свои собственные города и села имели и русские княгини. В Ипатьевской летописи под 1158 г. упоминается 5 сел, населенных челядью жены князя Глеба Всеславича . У В. Н. Татищев а под 1159 г. говорится, что половцы захватили в плен 800 жителей городов Котельницы и Шеломыи, принадлежавших вдове владимиро-волынского князя Мстислава Изяславича . В 1170 г. князь Владимир Мстиславич послал к жителям Дорогобужа гонцов со словами: «Целую к вама крест и к княгини вашей (вдове князя Владимира Андреевича. - О.Р. ), якоже ми на вас на позрете лихом ни на ятровь свою, ни на села ее» .

Иногда княжны получали волости и города в виде свадебного дара. В начале XI в. шведская принцесса Ингигерд, выходя замуж за Ярослава Мудрого, получила от него в подарок Ладожскую волость . В 1149 г. князь Изяслав Мстиславич подарил жене брата Владимира город Тилог, «где для нее всяких запасов и дом довольный было приуготовлено» . В 1188 г. Рюрик Ростиславич дал на содержание снохе Верхуславе Всеволодовне город Брягин.

Источники неоднократно упоминают об основании князьями домениальных городов.

Под 991 г. в Воскресенской и Супрасльской летописях говорится о создании Владимиром Святым на Клязьме «ветшаного города», который князь назвал своим именем .

Лаврентьевская летопись под 1128 г. сообщает о том, что Владимир Святославич в конце X в. «воздвиг» отчину своей жене Рогнеде и сыну Изяславу в Полоцкой земле, где он «устрои город и да има и нарече имя городу тому Изяславль» .

В «Повести временных лет» под 1030 г. записано, что Ярослав Мудрый основал в земле чуди опорный пункт, названный им Юрьевом. Как известно, христианское имя Ярослава было Георгий, которое в XI столетии произносилось как Гюргий, Юрги, Дюрги, Юрий.

В том же источнике под 1032 г. рассказывается о том, что Ярослав Мудрый «поча ставить городы по Роси». Один из этих городов тоже получил название Юрьев.

У В. Н. Татищева под 1102 г. имеется известие о закладке князем Борисом Всеславичем города Борисова в Полоцкой земле, названным «во свое имя» и населенным людьми .

В Никоновской летописи под 1153 г. сообщается об основании рязанским князем Ростиславом Ярославичем города также «во свое имя» - Ростиславля на Оке .

В том же источнике под 1155 г. говорится: «Родися великому князю Юрью Долгорукому Владимеричю Мономашу сын Дмитрой, и отецъ его прозва его Всеволодом, и заложи отенъ ого князь Юръи Долгорукий град на реце на Яхроме, и нарече имя ому Дмитров, по имени сына своего Дмитреа, глаголемого Всеволода, понеже тамо родися» .

В. Н. Татищев добавляет, что Юрий Долгорукий был на Яхроме на охоте, когда у него родился сын Всеволод . Таким образом, город был поставлен на домениальной земле, там, где находились княжеские охотничьи угодья.

В кратком летописце XV в. сообщается о том, что смоленский князь Мстислав Ростиславич создал город Мстиславль на реке Вехре .

Источники сообщают и о многих других городах, носивших княжеские имена. По-видимому, все они представляли собой домениальную собственность князей, их основавших.

Довольно часто упоминаются в летописях и места княжеских ловов. Мы уже говорили выше об убийстве великокняжеского дружинника Люта Свенельдича древлянским князем Олегом Святославичем около 975 г. за охоту в лесах, принадлежавших князю. В Ипатьевской летописи под 1144 г. рассказывается об охотничьих угодьях князя Володимерко Володаревича под городом Тисмяничем в Галицкой земле . В том же источнике под 1180 г. говорится о рыбных ловах князей Святослава Всеволодича киевского и Давыда Ростиславича вышгородского. Оба занимались рыбной ловлей на Днепре: один ловил рыбу на его правой стороне, а другой - на левой . Рыбные угодья были строго разграничены.

Князья уделяли огромное внимание своему домениальному хозяйству. Владимир Мономах с гордостью писал: «Еже было творити отроку моему, то сам есмь створил, дела на воине и на ловех, ночь и день, на зною и на зиме, не дая собе упокоя. На посадники не зря, ни на биричи, сам творил что было надобе, весь наряд и в дому своемь то я творил есмь. И в ловчих ловчий наряд сам есмь держал и в конюсех и о соколех и о ястребех.

Тоже и худого смерда, и убогые вдовице не дал есмь сильным обидети, и церковнаго наряда и службы сам есм призирал».

Он завещал детям: «В дому своемь не ленитеся, но все видете, не зрите на тивуна, ни на отрока, да не посмеются приходящии к вам ни дому вашему, ни обеду вашему…» .

Русские князья всемерно стремились к увеличению числа зависимого от них населения. В 1173 г. смоленский князь Роман Ростиславич совершил поход в литовские земли и захватил в плен большое число литовцев. Возвратившись домой, он «роздал пленников по селам в работы, повелев на них пахать, от чего пословица хранится: „Зле Романе, робишь, что литвином орешь“» . Из этого факта видно, какие жестокие формы принимала иногда эксплуатация подвластного населения в древней Руси. Пленников нередко приравнивали к скоту.

На съезде князей, состоявшемся между 1054 и 1073 гг., было принято специальное законодательство («Правда Ярославичей»), которое должно было охранять княжеское хозяйство от живущего поблизости населения. Из этого законодательства ясно вырисовывается феодальный характер сеньориальной части княжеского домена.

«Правда Ярославичей» начинается со статьи: «Аще убьють огнищанина в обиду, то платити за нь 80 гривен убиицы, а в подъездном княжи 80 гривен» . Огнищанин - человек, ведавший княжеским дворцом и прилегающими к нему пристройками. Княжеские дворцы имелись не только в центрах княжеств, но и в периферийных городах, а также в погостах, где останавливались князья в период полюдья. Убийство этого высшего должностного лица дезорганизовывало дворцовые службы и отрицательно сказывалось в целом на хозяйстве князя. Поэтому-то оно и каралось повышенным штрафом. Если же огнищанина убивали разбойники, грабившие княжеские клети или уводившие княжеских коней ж скот, то убийцу полагалось казнить на месте преступления .

Князья не всегда могли объехать свои обширные владения и часто посылали вместо себя для сбора налогов и ренты особых должностных лиц - подъездных, которых сопровождали дружинники-вирники. Таким подъездным, например, был Ян Вышатич, собиравший дань князю Святославу Ярославичу с Белозерской волости . Убийство подъездного лишало князя полагавшихся ему поступлений, поэтому насильственная смерть подъездного также каралась повышенным штрафом.

Вирой в 80 гривен серебра каралось и убийство княжеского тиуна - должностного лица, ведавшего хозяйством всего княжеского замка или погоста . Под его началом находились сельские и «ратайные» старосты; их жизнь охранялась вирой в 12 гривен . Эти лица организовывали работу в сеньориальной части княжеского домена и рекрутировались из несвободного населения (убийство свободного человека - мужа или людина - каралось штрафом в 40 гривен серебра) .

В княжеских хозяйствах выращивались кони, необходимые для ведения войны, полевых работ, всевозможных перевозок. Кража коня из княжеского табуна каралась штрафом в 3 гривны . Табунами, пасшимися на территории домена, ведали «старые конюхи», убийство которых наказывалось вирой в 80 гривен - «яко уставил Изяслав (Ярославич. - О.Р. ) в своем конюсе, его же убиле Дорогобудьцы» .

За уничтожение межевых знаков - «знамений», которыми обозначались границы княжеских полей, полагался штраф в 12 гривен . Различными штрафами наказывали людей, воровавших княжеских волов, коров, телок, баранов, коз, свиней, голубей, кур, уток, гусей, журавлей, лебедей, охотничьих собак, ястребов, соколов, а также дрова и сено .

В княжеском домене имелись и пасеки. «А в княже борти 3-гривне, любо пожгуть, любо изодеруть» .

Главными производителями в княжеском хозяйстве были смерды и рядовичи. Смерды имели свои земельные наделы, на которых располагались их дома, поля, скотные дворы, где находились принадлежащие им лошади, волы, коровы, телки, овцы. За порчу смердьего имущества полагались различные штрафы .

Смерда можно было бить и наказывать только с княжеского разрешения. Его убийство каралось вирой в 5 гривен серебра . В «Уставе Владимира Мономаха» записано, что после смерти смерда его имущество должно перейти к князю, «аще будуть дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будуть замужемь, то не даяти части им» .

Термином «рядович» в Киевской Руси обозначали человека, попавшего в личную зависимость от господина посредством заключения с ним договора - ряда. Рядовичи часто выступали в качестве мелких административных агентов. За их убийство полагался штраф в 5 гривен серебра . Разновидностью рядовичей можно считать закупов - некогда лично свободных людей, задолжавших господину какую-то «купу» - ссуду семенами, живым или мертвым инвентарем или деньгами. Закуп оставался прикрепленным к своему хозяину до тех пор, пока не отрабатывал долга. Так же, как и смерд, он имел собственное хозяйство, работал как на своей, так и на барской пашне .

Применялся внутри княжеского домена и труд холопов-рабов. Однако, по-видимому, в большинстве своем холопы не были заняты в сфере материального производства, а выполняли роль мелких дворцовых слуг. За убийство холопа полагался такой же штраф, как и за убийство смерда и рядовича .

Имелись в домене рабы, чья жизнь защищалась более высокими штрафами. Ими были кормилицы и кормильцы, заботам которых поручались княжеские дети (их вскармливание, воспитание, обучение). Убийство таких рабов могло нанести ущерб княжескому ребенку, поэтому оно каралось штрафом в 12 гривен . Кража княжеских холопов и рабынь расценивалась как нанесение обиды господину и также наказывалась штрафом .

Хорошо организованные княжеские хозяйства существовали уже в начале XI в. Отдельные из перечисленных выше категорий княжеских людей упоминаются в договоре Владимира Святославича с волжскими болгарами, записанном В. Н. Татищевым под 1006 г. Некоторые исследователи считают этот договор выдумкой историка . Однако с этим нельзя согласиться, ибо политические воззрения В. Н. Татищева никак не связаны с текстом договора. Этот документ разрешал болгарским купцам торговать только в русских городах со свободными людьми, но категорически воспрещал вступать в торговые сделки со смердами и администрацией княжеского домена: «А по селам не ездить, тиуном, вирником, огневщине не продавать и от них не купить» . Введение данного пункта в договор было продиктовано боязнью, как бы управляющие и смерды не разбазарили, княжеское имущество.

Неоднократно великие князья давали в держание на различные сроки частным лицам земли, которые входили в состав великокняжеского домена. Так, в 1015 г, Вышгородом владел боярин Путьша , в 1072 г. этот город «держал» боярин Чюдин , в 1073 г. Вышгород стал владением князя Бориса Вячеславича , а в 1078 г. в Вышгороде «кормился» князь Ярополк Изяславич . Позднее этот город вновь вошел в состав великокняжеских владений. В «Повести временных лет» под 1091 г. отмечается, что князь Всеволод Ярославич «ловы дающю звериные за Вышгородом». В 1113 г. там заболел и «преставился» Святополк Изяславич , а в 1115 г. Владимир Мономах проводил в своей вышгородской резиденции съезд князей - своих «подручников» .

Уже в X в. киевские князья в больших масштабах проводили наделение землями и городами верных им людей.

Около 980 г., когда Владимир Святославич захватил Киев, участвовавшие в этом походе варяги потребовали, чтобы новый великий князь разрешил им взять контрибуцию с горожан. Владимир обещал заплатить им, звонкой монетой, однако денег от него они не получили. Тогда обманутые варяги попросили у Владимира, чтобы он отпустил их в Константинополь. В ответ на их просьбу великий князь произвел отбор среди наемников. «И избра от них мужи добры, смыслены и храбры, и раздая им грады…» . Остальные наемники были отправлены в Византию.

Какие города мог раздавать варягам Владимир? Те, которые рапыне принадлежали его врагам - приверженцам брата Ярополка, а также великокняжеские города.

Великие киевские князья многократно привлекали к себе на службу крупных военачальников иностранного происхождения, наделяя их землями и городами. Так, в 979 г. (?) к Ярополку Святославичу на службу поступил печенежский князь Илдея, которому великий князь дал города и волости .

В «Саге об Олафе Святом» говорится о прибытии на Русь около 1029 г. бывшего норвежского короля вместе с дружиной. Ярослав Мудрый и его жена Ирина (Ингигерд) «предложили конунгу Олафу остаться у них и взять управление той страной, что называется Булгария. Эта страна - часть Гардарики (Руси. - О.Р. ) и народ в ней языческий. Конунг Олаф обдумал это предложение, но когда он изложил его своим людям, то они не захотели поселиться там и стали убеждать конунга вернуться в Норвегию, чтобы отвоевать обратно свое государство» .

Раздавали свои домениальные земли не только великие князья, но и удельные владетели. Так, например, около 1159 г. военачальники берендеев предложили волынскому князю Мстиславу Изяславичу принять их вместе с конными отрядами к себе на службу. Они послали сказать князю: «Аже ны хощеши любити, якоже ны есть любил отець твои, и по городу ны даси по лепшему, то мы на том отступим от Изяслава (Давыдовича, которому до этого служили. - О.Р. )» . Летописец отмечает, что Мстислав Изяславич был рад этому предложению, принял их к себе на службу, скрепив договор «ротою», и дал им то, что они просили. Тудор Сатмазович, Каракоз Мнюзович, Крас Кокей - военачальники берендеев, которые получили города в держание .

Таких примеров можно привести много.

Принятие Русью христианства привело к возникновению в самых различных районах страны христианских церквей и монастырей. Искоренение древней языческой религии на Руси было делом нелегким. Низы русского общества христианство встречали враждебно, поэтому создаваемые храмы не могли полностью основываться на подаяниях мирян. Для поддержания новой религии требовались материальные дотации государства.

Политику раздач земель и получаемой от населения ренты церквам и монастырям проводили и другие великие и удельные князья. Известно, что Ярослав Мудрый «церкви ставиша по градом и местом, поставляя попы и дая им от именья своего урок» . Сыновья Ярослава - Изяслав и Святослав - дважды отводили Киево-Печерскому монастырю земли под постройки . Князь Изяслав Ярославич выделил земли для постройки Дмитровского монастыря в Киеве, а его брат Всеволод пожертвовал земли для создания киевских Выдубицкого и Андреевского монастырей .

В грамоте киевского князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода говорится о пожаловании новгородского Георгиевского монастыря селом Буицы с данями, вирами и продажами, а также осенним полюдьем .

Примерно в то же время новгородский князь Всеволод Мстиславич подарил Георгиевскому монастырю рель по Волхову, а также погост Ляховичи с прилегающими землями, лесами, бортями, ловищами, людьми и конями .

Особый интерес представляет церковный устав 1136 г. смоленского князя Ростислава Мстиславича, возникший в связи с основанием смоленской епископии. Я. Н. Щапов, детально проанализировавший данный памятник, справедливо заметил, что создание такого устава делало Смоленское княжество независимым в церковном отношении от переяславского епископа .

Князь Ростислав Мстиславич решил создать в своей земле церковную организацию, которая бы полностью от него зависела. С этой целью он пригласил в Смоленск епископа и выделил ему и его людям содержание с земель, доходы с которых поступали до появления данного документа только в княжескую казну. Как показал Я. Н. Щапов, эти доходы складывались из разнообразных платежей: полюдья, гостиной дани, перевоза, торгового, передмера, собираемого с истужников, мыта, «корчмиты», вир, продаж и т. д. .

В грамоте 1136 г. обозначены земли, приносившие доходы князю: 9 вержавлявских погостов, Врочницкая, Торопецкая, Жижицкая, Касплийская, Хотшинская, Жибачевская, Воторовичская, Шуйская, Дешнянская, Ветская, Былевская, Бортницкая, Битринская, Жидицкая, Басейская, Мирятичская, Добрятинская, Доброчковская, Бобровницкая, Дедогостичская, Зарубская, Женийская, Пацинская, Солодовницкая, Путтинская, Беницкая, Дедицкая, Копыская, Прупойская, Кречютская, Лучинская, Обловская, Ископская, Лодейницкая волости .

Из этого перечисления видно, какими огромными земельными ресурсами располагали смоленские князья в первой половине XII в. Земли давали им возможность быть независимыми в политическом отношении и успешно бороться за киевский великокняжеский стол.

Некоторые из упомянутых в грамоте населенных пунктов впоследствии стали собственностью различных князей - потомков Ростислава Мстиславича. Так, например, Торопцом и Торопецкой волостью владели последовательно его сын Мстислав Храбрый и внук Мстислав Удатный. Лучин принадлежал Рюрику Ростиславичу, а затем он подарил его сыну Ростиславу.

Согласно уставу Ростислава Мстиславича, смоленскому епископу полагалась 1/10 часть «от всех даней смоленских (собираемых в пользу смоленского князя. - О.Р. ), что ся в них сходит истых кун, кроме продажи и кроме виры и кроме полюдья» .

В дополнение к этому князь дал смоленской епископии: прощеников «с медом, и с кунами, и с вирою, и с продажами», село Дросенское, населенное изгоями, село Ясенское «з бортником, и з землею, и с изгои»; землю Мошнинскую в Погоновичах; озера Нимикорские с сеножатями; сеножати на Сверковых луках; озеро Колодарское. Со своего двора князь дал кафедральному собору Богородицы и епископу 8 капий воску .

Епископу же переходил и «на горе огород с капустником и с женою и з детми, за рекою, тетеревник с женою и з детми» .

Епископ получал право суда «тяж» морально-бытового порядка («роспуст», «аж водить кто две жоне», «кто поиметься через закон», «аже кто уволочет девку» и т. д.) .

Из подтвердительной грамоты смоленского епископа Мануила, датированной 30 сентября 1151 г., видно, что кафедральный собор Богородицы еще во времена княжения в Смоленске Владимира Мономаха получил от него какой-то холм, чтобы «строити наряд церковный и утверженье» .

Отдавая церковникам существенную часть своих доходов, смоленские князья в то же время прочно привязывали их к себе. Практически они создавали внутри Смоленского княжества церковное землевладение. Церковная организация облегчала князьям проведение в жизнь их внутренней и до некоторой степени внешпей политики.

В грамоте киевского князя Изяслава Мстиславича (правил в Киеве в 1146–1154 гг.) говорится о передаче новгородскому Пантелеймонову монастырю села Витославцы со смердами, а также Ушкова поля и других угодий. Эта грамота полностью обеспечивала монастырский иммунитет и ограждала имущество Пантелеймонова монастыря от посягательств не только светских, но и духовных феодалов самого высокого ранга .

В Никоновской летописи подробно рассказывается под 1160 г. о создании Андреем Боголюбским церкви Успения Богородицы во Владимире на Клязьме: «…и многим имением и стяжанием изобильствова, и села, и слободы, и власти и из дани дал есми, и в торгех десятина недели, и в житех, и в страдех и во всем десятое, и с пуды и с весы, и мерила…» .

В некрологе Всеволода Большое Гнездо летописец отметил, что князь создал во Владимире на Клязьме монастырь св. Дмитрия, а «в нем же церковь Рожество пречистыя Богородици, и всем удовли: „седы, и бортми, и озеры, и реками, и многим имением…“» .

Но князья не только раздавали свои домениальные земли церквам и монастырям, но иногда и отбирали у них земельные богатства. Так, после убийства Андрея Боголюбского его враги-бояре, передавшие Северо-Восточпую Русь в руки Мстислава и Ярополка Ростиславичей, посоветовали им секуляризировать церковное имущество, принадлежавшее храму Богородицы во Владимире: «А князь Ярополк Ростиславичь подъучеп от них зле окаянне, яко пречистыя Богородицы Володимирскиа отъять грады и власти, и села, и дани, и пошлины, церковныа…» . Так ростовские и суздальские бояре пытались мстить церковникам за поддержку ими внутренней политики великого князя, направленной на искоренение оппозиционного ему боярства.

Сила каждого феодала зависела от того, какое число воинов он мог выставить. Великие и удельные князья расплачивались со своими воинами по-разному: одним они давали в держание земельные наделы, других (придворных дружинников и наемников) содержали за счет средств, получаемых с подвластных им территорий, и в первую очередь с домениальных земель. Домениальные земли были главным источником существования всех феодалов. Доходы, поступавшие с них в «скотницы» землевладельцев, представляли собой прибавочный продукт, созданный производительным населением и изъятый у него хозяйственными агентами собственников земли. За счет этого прибавочного продукта существовали сам князь, его семья, придворная челядь, управленческий аппарат и войско. С помощью двух последних институтов князья могли проводить самостоятельную внешнюю и внутреннюю политику, осуществлять внеэкономическое принуждение и эксплуатацию феодально-зависимых крестьян и ремесленников.

Как видно из источников, в X в. в состав великокняжеского домена входили земли, расположенные в различных уголках Руси. Великокняжеские владения имелись в Киевской, Древлянской, Новгородской, Ростово-Суздальской, Черниговской («перевесища по Десне») землях. Вполне вероятно, что они существовали также и в других областях. Однако практика раздач населенных территорий родственникам, боярам, мужам, церквам и монастырям привела к резкому сокращению размеров великокняжеской земельной собственности. В 30-40-х годах XII в. великие князья уже не владели землями, лежавшими за пределами Киевщины. А во второй половине XII в. многие киевские города стали центрами самостоятельных княжеств. Все это способствовало упадку власти князей, занимавших, киевский великокняжеский стол.

Примечания:

Id="c11_1">

1 Б. Ф. Поршнев. Феодализм и народные массы. М., 1964, стр. 68, см. также стр. 109.

Id="c11_2">

2 О. М. Рапов. К вопросу о боярском землевладении на Руси в XII–XIII вв. В кн.: «Польша и Русь». М., 1974, стр. 193–404.

Id="c11_3">

3 ПРП, вып. II. М., 1953, стр. 138.

Id="c11_4">

4 ПРП, вып. II, стр. 137.

Id="c11_5">

5 ПРП, вып. II, стр. 134, 139.

Id="c11_6">

6 ПРП, вып. II, стр. 138.

Id="c11_7">

7 ПРП, вып. II, стр. 136, 138, 140.

Id="c11_8">

8 ПРП, вып. II, стр. 102.

Id="c11_9">

9 С. М. Соловьев. История Российская с древнейших времен, кн. 1. М., 1969, стр. 157; И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. II. СПб., 1902, стб. 1017–1018.

Id="c11_10">

10 С. М. Соловьев. Ук. соч., кн. I, стр. 157.

Id="c11_11">

11 ПСРЛ, т. I. М., 1962, стб. 408–409.

Id="c11_12">

12 Хрестоматия по истории средних веков, т. I. М., 1962, стр. 363.

Id="c11_13">

13 ПВЛ под 6455 (947) г.

Id="c11_14">

14 ПСРЛ, т. IX. М., 1965, стр. 35.

Id="c11_15">

15 ПВЛ под 6454–6455 (946–947) гг.

Id="c11_16">

16 П. П. Третьяков. Древлянские грады. В кн.: «Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия». М., 1952, стр. 65.

Id="c11_17">

17 ПСРЛ, т. I, стб. 46.

Id="c11_18">

18 ПВЛ под 6488–6559 (980–1051) гг.; ПСРЛ, т. I, стб. 348.

Id="c11_19">

19 ПВЛ под 6488 (980) г.

Id="c11_20">

20 ПВЛ под 6488 (980) и 6523 (1015) гг.

Id="c11_21">

21 М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. М., 1956, стр. 371.

Id="c11_22">

22 НПЛ. М.-Л., 1950, стр. 50; ПСРЛ, т. II. М., 1962, стб. 321.

Id="c11_23">

23 ПВЛ под 6523 (1015) г.

Id="c11_24">

24 Подробнее о княжеских дворах см.: М. К. Каргер. Древний Киев, т. I, М.-Л., 1958, стр. 275–279.

Id="c11_25">

25 М. К. Каргер. Ук. соч., стр. 277.

Id="c11_26">

26 ПСРЛ, т. II, стб. 493, 592.

Id="c11_27">

27 ПСРЛ, т. II, стб. 295.

Id="c11_28">

28 ПСРЛ, т. II, стб. 309.

Id="c11_29">

29 ПСРЛ, т. II, стб. 311.

Id="c11_30">

30 ПСРЛ, т. II, стб. 331–332.

Id="c11_31">

31 ПСРЛ, т. II, стб. 333.

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Шрифт:

100% +

Святослав Древлянский бежал из Киевской Руси в Чехию, землю своей матери, но убийцы, посланные Святополком, настигли его в Карпатах и убили.

Всеволод Волынский погиб не в усобице, но тоже трагически. Согласно саге, он сватался к вдове шведского короля Эрика – Сигриде-Убийце – и был сожжен ею вместе с другими женихами на пиру во дворце королевы. Этот эпизод саги напоминает рассказ летописи о княгине Ольге, сжегшей посольство своего жениха Мала Древлянского.

Князь Святополк, прозванный Окаянным, приводивший на Русь то поляков, то печенегов, проиграв третью решительную битву за Киев, заболел тяжелым психическим недугом: "И бежащю ему, нападе на нь бес, и раслабеша кости его, не можаще седети на кони, и несяхунь и на носилех". Князя-убийцу мучила мания преследования, и он, проехав Брест, быстро проскакал через всю Польшу и где-то вдали от Русской земли умер в неизвестном летописцу месте в 1019 году.

Судислав Псковский, один из самых незаметных князей, по клеветническому доносу был засажен своим братом Ярославом в "поруб", просидел там 24 года, и лишь спустя четыре года после смерти Ярослава племянники выпустили его из тюрьмы, чтобы немедленно постричь в монахи. В одном из монастырей он и умер в 1063 году, пережив всех своих братьев. Как видим, значительная часть сыновей Владимира стала жертвой братоубийственных войн, заговоров, тайных убийств.

В 1036 году, разболевшись на охоте в черниговских лесах, скончался князь-богатырь Мстислав, победивший в свое время в единоборстве северокавказского князя Редедю. После Мстислава не осталось наследников, и все левобережные земли снова соединились под властью Киева: "…перея власть его всю Ярослав, и бысть самовластець Русьстей земли".

"Самовластец" укрепил свою власть в северных форпостах Руси Новгороде и Пскове, дав Новгороду в князья своего старшего сына и поставив нового епископа, а в Пскове арестовав Судислава. На юге Ярославу удалось разбить печенегов и отогнать их от рубежей Руси.

Разбогатев и укрепившись на престоле, князь Ярослав затратил большие средства на украшение своей столицы, взяв за образец столицу Византии Царьград. В Киеве, как и в Царьграде, строятся Золотые Ворота, грандиозный Софийский собор, отделанный мрамором, мозаикой и великолепными фресками (1037 год). Современный Ярославу западный летописец Адам из Бремена называл Киев украшением Востока и соперником Константинополя.

Льстивый придворный летописец-киевлянин подробно описывает церковные постройки Ярослава и его любовь к попам и монахам.

При Ярославе переписывались многие книги, многое переводилось с греческого языка на русский. Из числа таких переводов мы знаем, например, греческое историческое сочинение "Хроника Георгия Амар-тола". Возможно, что в то время уже были организованы школы для начального обучения грамоте, а может быть, как предполагают некоторые ученые, производилось обучение и более серьезное, рассчитанное на взрослых людей, готовящихся в священники.

Впоследствии Ярослава стали называть Мудрым. Самовластец всей Руси, киевский князь, с которым стремились породниться королевские дома Франции, Венгрии, Норвегии, не довольствовался уже титулом великого князя; его современники употребляют восточный титул "каган", а в конце концов Ярослава стали называть царем, как самого византийского императора.

Соперничество с Византией сказывалось не только в застройке Киева или титулатуре, но и в отношении к церкви. В 1051 году Ярослав Мудрый поступил так, как до сих пор поступал только византийский император: он сам, без ведома константинопольского патриарха, назначил главу русской церкви – митрополита, выбрав для этой цели умного киевского писателя Иллариона.

Хорошо понимая идеологическую силу христианства, Ярослав уделял много внимания организации русской церкви и монашества. При Ярославе Антоний Любечанин положил начало знаменитому впоследствии Киево-Печерскому монастырю.

Ярослав умер в 1054 году на 76-м году жизни; в Софийском соборе на стене была сделана торжественная запись об "успении царя нашего".

Феодальный замок XI-XII веков

Первые укрепленные усадьбы, обособленные от окружающих их простых жилищ и иногда возвышающиеся над ними на холме, относятся еще к VIII – IX векам. По скудным следам древней жизни археологам удается установить, что обитатели усадеб жили несколько иной жизнью, чем их односельчане: в усадьбах чаще встречаются оружие и серебряные украшения.

Главным отличием была система стройки. Усадьба-городище строилась на холме, подножие которого было окружено одной-двумя сотнями небольших хаток-землянок, в беспорядке разбросанных вокруг. Замок же представлял собой маленькую крепостицу, образованную несколькими деревянными срубами, поставленными вплотную друг к другу по кругу. Круговое жилище (хоромы) служило одновременно и стенами, окаймлявшими небольшой двор. Здесь могло проживать 20-30 человек.

Был ли это родовой старейшина со своими домочадцами или "нарочитый муж" с челядью, собиравший полюдье с населения окрестных деревень, сказать трудно. Но именно в такой форме должны были рождаться первые феодальные замки, именно так должны были выделять себя из среды земледельцев первые бояре, "лучшие мужи" славянских племен.

Крепость-замок была слишком мала для того, чтобы укрыть в своих стенах в годину опасности всех обитателей поселка, но вполне достаточна, чтобы господствовать над поселком. Все древнерусские слова, обозначающие замок, вполне подходят к этим маленьким круглым крепостицам: "хоромы" (сооружение, построенное по кругу), "двор", "град" (огражденное, укрепленное место).

Тысячи таких дворов-хором стихийно возникали в VIII – IX веках по всей Руси, знаменуя собой рождение феодальных отношений, вещественное закрепление племенными дружинами достигнутого ими преимущества. Но только через несколько столетий после появления первых замков мы узнаем о них из юридических источников – правовые нормы никогда не опережают жизни, а появляются лишь в результате жизненных требований.

К XI веку явно обозначились классовые противоречия, и князья озаботились тем, чтобы их дворы и амбары были надежно ограждены не только военной силой, но и писаным законом. На протяжении XI века создается первый вариант русского феодального права, известной "Русской Правды". Она складывалась на основе тех древних славянских обычаев, которые существовали уже много веков, но в нее вплетались и новые юридические нормы, рожденные феодальными отношениями. Долгое время взаимоотношения между феодалами и крестьянами, отношения дружинников между собой и положение князя в обществе определялись изустным, неписаным законом – обычаями, подкрепленными реальным соотношением сил.

Сборник юридического содержания с текстом «Русской Правды». XIV в. Пергамент. Переплет «доски в коже». Из собрания A.M. Мусина-Пушкина

Насколько мы знаем это древнее обычное право по записям этнографов XIX века, оно было очень разветвленным и регламентировало все стороны человеческих взаимоотношений: от семейных дел до пограничных споров.

Внутри маленькой замкнутой боярской вотчины долгое время не было еще потребности в записывании этих устоявшихся обычаев или тех "уроков"-платежей, которые ежегодно шли в пользу господина. Вплоть до XVIII века подавляющее большинство феодальных вотчин жило по своим внутренним неписаным законам.

Запись юридических норм должна была начаться прежде всего или в условиях каких-то внешних сношений, где "покон русский" сталкивался с обычаями и законами других стран, или же в княжеском хозяйстве с его угодьями, разбросанными по разным землям, и разветвленным штатом сборщиков штрафов и дани, непрерывно разъезжавших по всем подвластным племенам и судивших там от имени своего князя по его законам.

Первые отрывочные записи отдельных норм "Русского Закона" возникали, как мы уже видели на примере "Устава Ярослава Новгороду", по частным случаям, в связи с какой-либо особой надобностью и совершенно не ставили перед собой задач полного отражения всей русской жизни. Еще раз приходится отметить, как глубоко не правы были те буржуазные историки, которые, сопоставляя разновременные части "Русской Правды", механически делали из сопоставлений прямые выводы: если о каком-либо явлении в ранних записях еще не говорится, то, значит, и самого явления еще не было в действительности. Это крупная логическая ошибка, основанная на устаревшем представлении, что будто бы государственная и общественная жизнь формируется во всех своих проявлениях лишь в результате законов, изданных верховной властью как волеизъявление монарха.

На самом же деле жизнь общества подчинена закономерности внутреннего развития, а законы лишь оформляют давно существующие взаимоотношения, закрепляя фактическое господство одного класса над другим.

К середине XI века обозначились острые социальные противоречия (и прежде всего в княжеской среде), которые привели к созданию княжеского домениально-го закона, так называемой "Правды Ярославичей" (примерно 1054-1072 годы), рисующей княжеский замок и его хозяйство. Владимир Мономах (1113-1125 годы) после киевского восстания 1113 года дополнил этот закон рядом более широких статей, рассчитанных на средние городские слои, а в конце его княжения или в княжение его сына Мстислава (1125-1132 годы) был составлен еще более широкий по охвату свод феодальных законов – так называемая "Пространная Русская Правда", отражающая не только княжеские, но и боярские интересы. Феодальный замок и феодальная вотчина в целом очень рельефно выступают в этом законодательстве. Трудами советских историков С. В. Юшкова, М. Н. Тихомирова и особенно Б. Д. Грекова подробно раскрыта феодальная сущность "Русской Правды" во всем ее историческом развитии более чем за столетие.

Б. Д. Греков в своем известном исследовании "Киевская Русь" так характеризует феодальный замок и вотчину XI века:

"…В "Правде Ярославичей" обрисована в главнейших своих чертах жизнь вотчины княжеской.

Центром этой вотчины является "княж двор"… где мыслятся прежде всего хоромы, в которых живет временами князь, дома его слуг высокого ранга, помещения для слуг второстепенных, разнообразные хозяйственные постройки – конюшни, скотный и птичий дворы, охотничий дом и др.

Во главе княжеской вотчины стоит представитель князя – боярин-огнищанин. На его ответственности лежит все течение жизни вотчины, и в частности сохранность княжеского вотчинного имущества. При нем, по-видимому, состоит сборщик причитающихся князю всевозможных поступлений – "подъездной княж". Надо думать, в распоряжении огнищанина находятся тиуны. В "Правде" назван также "старый конюх", то есть заведующий княжеской конюшней и княжескими стадами.

Все эти лица охраняются 80-гривенной вирой, что говорит об их привилегированном положении. Это высший административный аппарат княжеской вотчины. Дальше следуют княжие старосты – "сельский и ратайный". Их жизнь оценивается только в 12 гривен. Таким образом, мы получаем право говорить о подлинной сельскохозяйственной физиономии вотчины.

Эти наблюдения подтверждаются и теми деталями, которые рассыпаны в разных частях "Правды Ярославичей". Тут называются клеть, хлев и полный, обычный в большом сельском хозяйстве ассортимент рабочего, молочного и мясного скота и обычной в таких хозяйствах домашней птицы. Тут имеются кони княжеские и смердьи (крестьянские), волы, коровы, козы, овцы, свиньи, куры, голуби, утки, гуси, лебеди и журавли.

Не названы, но с полной очевидностью подразумеваются луга, на которых пасутся скот, княжеские и крестьянские кони.

Рядом с сельским земледельческим хозяйством мы видим здесь также борти, которые так и названы "княжими": "А в княже борти 3 гривне, либо пожгуть, либо изудруть".

"Правда" называет нам и категории непосредственных производителей, своим трудом обслуживающих вотчину. Это рядовичи, смерды и холопы… Их жизнь расценивается в 5 гривен.

Мы можем с уверенностью говорить о том, что князь время от времени навещает свою вотчину. Об этом говорит наличие в вотчине охотничьих псов и обученных для охоты ястребов и соколов…

Первое впечатление от "Правды Ярославичей", как, впрочем, и от "Пространной Правды", получается такое, что изображенный в ней хозяин вотчины с сонмом своих слуг разных рангов и положений, собственник земли, угодий, двора, рабов, домашнего скота и птицы, владелец своих крепостных, обеспокоенный возможностью убийств и краж, стремится найти защиту в системе серьезных наказаний, положенных за каждую из категорий деяний, направленных против его прав. Это впечатление нас не обманывает. Действительно, "Правды" защищают вотчинника-феодала от всевозможных покушений на его слуг, на его землю, коней, волов, рабов, рабынь, крестьян, уток, кур, собак, ястребов, соколов и пр.".

Археологические раскопки подлинных княжеских замков полностью подтверждают и дополняют облик "княжьего двора" XI века.

Экспедиция под руководством автора этой книги в течение четырех лет (1957-1960 годы) раскапывала замок XI века в Любече, построенный, по всей вероятности, Владимиром Мономахом в ту пору, когда он был черниговским князем (1078-1094 годы) и когда Правда Ярославичей еще только начала действовать.

Славянское поселение на месте Любеча существовало уже в первые века нашей эры. К IX веку здесь возник небольшой городок с деревянными стенами. По всей вероятности, именно его и вынужден был брать с бою Олег на своем пути в Киев в 882 году. Где-то здесь должен был быть двор Малка Любечанина, отца Добрыни и деда Владимира I.

На берегу днепровского затона была пристань, где собирались "моноксилы", упомянутые Константином Багрянородным, а неподалеку, в сосновой корабельной роще, урочище "Кораблище", где могли строиться эти однодревки. За грядою холмов – курганный могильник и место, с которым предание связывает языческое святилище.

Среди всех этих древних урочищ возвышается крутой холм, до сих пор носящий название Замковой горы. Раскопки показали, что деревянные укрепления замка были построены здесь во второй половине XI века.

Могучие стены из глины и дубовых срубов большим кольцом охватывали весь город и замок, но замок имел и свою сложную, хорошо продуманную систему обороны; он был как бы кремлем, детинцем всего города.

Замковая гора невелика: ее верхняя площадка занимает всего лишь 35x100 метров, и поэтому все строения там были поставлены тесно, близко друг к другу. Исключительно благоприятные условия археологического исследования позволили выяснить основания всех зданий и точно восстановить количество этажей в каждом из них по земляным потолочным засыпкам, рухнувшим во время пожара 1147 года.

Замок отделялся от города сухим рвом, через который был перекинут подъемный мост. Проехав мост и мостовую башню, посетитель замка оказывался в узком проезде между двумя стенами; мощенная бревнами дорога вела вверх к главным воротам крепости, к которой примыкали и обе стены, ограждавшие проезд.

Любечский замок. Реконструкция Б.А. Рыбакова

Ворота с двумя башнями имели довольно глубокий тоннель с тремя заслонами, которые могли преградить путь врагу. Пройдя ворота, путник оказывался в небольшом дворике, где, очевидно, размещалась стража; отсюда был ход на стены, здесь были помещения с маленькими очагами на возвышениях для обогрева замерзшей воротной стражи и около них небольшое подземелье с каменным потолком.

Слева от мощеной дороги шел глухой тын, за которым было множество клетей-кладовых для всевозможной "готовизны": тут были и рыбные склады, и "меду-ши" для вина и меда с остатками амфор-корчаг, и склады, в которых не осталось никаких следов хранившихся в них продуктов.

В глубине "двора стражи" возвышалось самое высокое здание замка – башня (вежа). Это отдельно стоящее, не связанное с крепостными стенами сооружение являлось как бы вторыми воротами и в то же время могло служить в случае осады последним прибежищем защитников, как донжоны западноевропейских замков. В глубоких подвалах любечского донжона были ямы – хранилища для зерна и воды.

Вежа-донжон была средоточием всех путей в замке: только через нее можно было попасть в хозяйственный район клетей с готовизной; путь к княжескому дворцу лежал тоже только сквозь вежу. Тот, кто жил в этой массивной четырехъярусной башне, видел все, что делается в замке и вне его; он управлял всем движением людей в замке, и без ведома хозяина башни нельзя было попасть в княжеские хоромы.

Судя по великолепным золотым и серебряным украшениям, спрятанным в подземелье башни, хозяин ее был богатым и знатным боярином. Невольно на память приходят статьи "Русской Правды" об огнищанине, главном управителе княжеского хозяйства, жизнь которого ограждена огромным штрафом в 80 гривен (4 килограмма серебра!). Центральное положение башни в княжьем дворе соответствовало месту ее владельца в управлении им.

За донжоном открывался небольшой парадный двор перед огромным княжеским дворцом. На этом дворе стоял шатер, очевидно, для почетной стражи, здесь был потайной спуск к стене, своего рода "водяные ворота".

Дворец был трехъярусным зданием с тремя высокими теремами. Нижний этаж дворца был разделен на множество мелких помещений; здесь находились печи, жила челядь, хранились запасы. Парадным, княжеским, был второй этаж, где имелись широкая галерея – "сени", место летних пиров, и большая княжеская палата, украшенная майоликовыми щитами и рогами оленей и туров. Если Любечский съезд князей 1097 года собирался в замке, то он должен был заседать в этой палате, где можно поставить столы примерно на сто человек.

В замке была небольшая церковь, крытая свинцовой кровлей. Стены замка состояли из внутреннего пояса жилых клетей и более высокого внешнего пояса заборов; плоские кровли жилищ служили боевой площадкой заборов, пологие бревенчатые сходы вели на стены прямо со двора замка. Вдоль стен были вкопаны в землю большие медные котлы для "вара" – кипятка, которым поливали врагов во время штурма.

В каждом внутреннем отсеке замка – во дворце, в одной из "медуш" и рядом с церковью – обнаружены глубокие подземные ходы, выводившие в разные стороны от замка. Всего здесь, по приблизительным подсчетам, могло проживать 200-250 человек.

Во всех помещениях замка, кроме дворца, найдено много глубоких ям, тщательно вырытых в глинистом грунте. Вспоминается "Русская Правда", карающая штрафами за кражу "жита в яме". Часть этих ям могла действительно служить для хранения зерна, но часть предназначалась и для воды, так как колодцев на территории замка не найдено. Общая емкость всех хранилищ измеряется сотнями тонн. Гарнизон замка мог просуществовать на своих запасах более года; судя по летописи, осада никогда не велась в XI-XII веках долее шести недель – следовательно, любечский замок Мономаха был снабжен всем с избытком.

Любечский замок являлся резиденцией черниговского князя и полностью был приспособлен к жизни и обслуживанию княжеского семейства. Ремесленное население жило вне замка, как внутри стен посада, так и за его стенами. Замок нельзя рассматривать отдельно от города.

О таких больших княжеских дворах мы узнаем и из летописи: в 1146 году, когда коалиция киевских и черниговских князей преследовала войска северских князей Игоря и Святослава Ольговичей, под Новгородом-Северским было разграблено Игорево сельцо с княжеским замком, "идеже бяше устроил двор добре. Бе же ту готовизны много в бретьяницах и в погребах вина и медове. И что тяжкого товара всякого до железа и до меди – не тягли бяхуть от множества всего того вывозити". Победители распорядились погрузить все на телеги для себя и для дружины, а потом поджечь замок.

Любеч достался археологам после точно такой же операции, произведенной смоленским князем в 1147 году. Замок был ограблен, все ценное (кроме запрятанного в тайниках) вывезено, и после всего он был сожжен. Таким же феодальным замком была, вероятно, и Москва, в которую в том же 1147 году князь Юрий Долгорукий приглашал на пир своего союзника Святослава Ольговича.

Наряду с большими и богатыми княжескими замками археологи изучили и более скромные боярские дворы, расположенные не в городе, а посреди села. Зачастую в таких укрепленных дворах-замках встречаются жилища простых пахарей и много сельскохозяйственного инвентаря – лемехи, плужные ножи, серпы. Такие дворы XII века отражают ту же тенденцию временного закрепощения задолжавших крестьян, что и "Пространная Русская Правда", говорящая о "закупах", пользующихся господским инвентарем и находящихся на господском дворе под присмотром "рядовича" или "ратайного старосты", откуда можно было уйти только в том случае, если шли к высшим властям жаловаться на боярина.

Всю феодальную Русь мы должны представлять себе как совокупность нескольких тысяч мелких и крупных феодальных вотчин княжеских, боярских, монастырских, вотчин "молодшей дружины". Все они жили самостоятельной, экономически независимой друг от друга жизнью, представляя собой микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля государства.

Боярский двор – своего рода столица такой маленькой державы со своим хозяйством, своим войском, своей полицией и своими неписаными законами.

Княжеская власть в XI-XII веках в очень малой степени могла объединить эти независимые боярские миры; она вклинивалась между ними, строя свои дворы, организуя погосты для сбора дани, сажая своих посадников по городам, но все же Русь была боярской стихией, очень слабо объединенной государственной властью князя, который сам постоянно путал государственные понятия с частновладельческим феодальным отношением к своему разветвленному домену.

Княжеские вирники и мечники разъезжали по земле, кормились за счет местного населения, судили, собирали доходы в пользу князя, наживались сами, но в очень малой степени объединяли феодальные замки или выполняли какие-то общегосударственные функции.

Бронзовое и серебряное лучевые кольца, спиральные. Конец I тыс. н. э. Найдены при раскопках городища в ур. Чертово Городище Козельского р-на Калужской обл. в 2000 г.

Структура русского общества оставалась в основном «мелкозернистой»; в ней яснее всего ощущалось присутствие этих нескольких тысяч боярских вотчин с замками, стены которых защищали не столько от внешнего врага, сколько от собственных крестьян и соседей-бояр, а иной раз, быть может, и от слишком ретивых представителей княжеской власти.

Судя по косвенным данным, княжеское и боярское хозяйства были организованы по-разному. Разбросанные владения княжеского домена не всегда были постоянно закреплены за князем – переход его в новый город, на новый стол мог повлечь за обой изменения в личных вотчинах князя. Поэтому три частых перемещениях князей с места на место они относились к своим вотчинам как временные владельцы: стремились как можно больше взять с крестьян и с бояр (в конечном счете тоже с крестьян), не заботясь о воспроизводстве неустойчивого крестьянского хозяйства, разоряя его.

Еще более временными лицами чувствовали себя исполнители княжеской воли – "подъездные", "рядовичи", "вирники", "мечники", все те "юные" (младшие) члены княжеской дружины, которым поручался сбор княжеских доходов и передоверялась часть власти самого князя. Безразличные к судьбам смердов и ко всему комплексу объезжаемых владений, они заботились прежде всего о самих себе и путем ложных, выдуманных ими поводов для штрафов ("творимых вир") обогащались за счет крестьян, а частично и за счет бояр, перед которыми они представали как судьи, как представители главной власти в стране.

Быстро разраставшаяся армия этих княжеских людей рыскала по всей Руси от Киева до Белоозера, и действия их не контролировались никем. Они должны были привезти князю определенный объем оброка и дани, а сколько взяли в свою пользу, сколько сел и деревень разорили или довели до голодной смерти – никому не было ведомо.

Если князья жадно и неразумно истощали крестьянство посредством личных объездов (полюдья) и разъездов своих вирников, то боярство было осторожнее. Во-первых, у бояр не было такой военной силы, которая позволяла бы им перейти черту, отделявшую обычный побор от разорения крестьян; а во-вторых, боярам было не только опасно, но и невыгодно разорять хозяйство своей вотчины, которую они собирались передавать своим детям и внукам. Поэтому боярство должно было разумнее, осмотрительнее вести свое хозяйство, умерять свою жадность, переходя при первой возможности к экономическому принуждению – "купе", то есть ссуде обедневшему смерду, крепче привязывавшей крестьянина-"закупа" к замку.

Княжеские тиуны и рядовичи были страшны не только крестьянам-общинникам, но и боярам, вотчина которых состояла из таких же крестьянских хозяйств.

Один из книжников конца XII века дает совет боярину держаться подальше от княжеских мест: "Не имей себе двора близ княжа двора и не держи села близ княжа села: тивун бо его яко огнь… и рядовичи его яко искры. Аше от огня устережешися, но от искр не може-ши устеречися".

Каждый феодал стремился сохранить неприкосновенность своего микроскопического государства – вотчины, и постепенно возникло понятие "заборони", феодального иммунитета – юридически оформленного договора между младшим и старшим феодалом о невмешательстве старшего во внутренние вотчинные дела младшего. Применительно к более позднему времени – XV-XVI векам, когда уже шел процесс централизации государства, – мы считаем феодальный иммунитет явлением консервативным, помогающим уцелеть элементам феодальной раздробленности, но для Киевской Руси иммунитет боярских вотчин был непременным условием нормального развития здорового ядра феодального землевладения – многих тысяч боярских вотчин, составлявших устойчивую основу русского феодального общества.

Первые укрепленные усадьбы, обособленные от окружающих их простых жилищ и иногда возвышающиеся над ними на холме, относятся еще к VIII – IX векам. По скудным следам древней жизни археологам удается установить, что обитатели усадеб жили несколько иной жизнью, чем их односельчане: в усадьбах чаще встречаются оружие и серебряные украшения.

Главным отличием была система стройки. Усадьба-городище строилась на холме, подножие которого было окружено одной-двумя сотнями небольших хаток-землянок, в беспорядке разбросанных вокруг. Замок же представлял собой маленькую крепостицу, образованную несколькими деревянными срубами, поставленными вплотную друг к другу по кругу. Круговое жилище (хоромы) служило одновременно и стенами, окаймлявшими небольшой двор. Здесь могло проживать 20-30 человек.

Был ли это родовой старейшина со своими домочадцами или "нарочитый муж" с челядью, собиравший полюдье с населения окрестных деревень, сказать трудно. Но именно в такой форме должны были рождаться первые феодальные замки, именно так должны были выделять себя из среды земледельцев первые бояре, "лучшие мужи" славянских племен.

Крепость-замок была слишком мала для того, чтобы укрыть в своих стенах в годину опасности всех обитателей поселка, но вполне достаточна, чтобы господствовать над поселком. Все древнерусские слова, обозначающие замок, вполне подходят к этим маленьким круглым крепостицам: "хоромы" (сооружение, построенное по кругу), "двор", "град" (огражденное, укрепленное место).

Тысячи таких дворов-хором стихийно возникали в VIII – IX веках по всей Руси, знаменуя собой рождение феодальных отношений, вещественное закрепление племенными дружинами достигнутого ими преимущества. Но только через несколько столетий после появления первых замков мы узнаем о них из юридических источников – правовые нормы никогда не опережают жизни, а появляются лишь в результате жизненных требований.

К XI веку явно обозначились классовые противоречия, и князья озаботились тем, чтобы их дворы и амбары были надежно ограждены не только военной силой, но и писаным законом. На протяжении XI века создается первый вариант русского феодального права, известной "Русской Правды". Она складывалась на основе тех древних славянских обычаев, которые существовали уже много веков, но в нее вплетались и новые юридические нормы, рожденные феодальными отношениями. Долгое время взаимоотношения между феодалами и крестьянами, отношения дружинников между собой и положение князя в обществе определялись изустным, неписаным законом – обычаями, подкрепленными реальным соотношением сил.

Сборник юридического содержания с текстом «Русской Правды». XIV в. Пергамент. Переплет «доски в коже». Из собрания A.M. Мусина-Пушкина

Насколько мы знаем это древнее обычное право по записям этнографов XIX века, оно было очень разветвленным и регламентировало все стороны человеческих взаимоотношений: от семейных дел до пограничных споров.

Внутри маленькой замкнутой боярской вотчины долгое время не было еще потребности в записывании этих устоявшихся обычаев или тех "уроков"-платежей, которые ежегодно шли в пользу господина. Вплоть до XVIII века подавляющее большинство феодальных вотчин жило по своим внутренним неписаным законам.

Запись юридических норм должна была начаться прежде всего или в условиях каких-то внешних сношений, где "покон русский" сталкивался с обычаями и законами других стран, или же в княжеском хозяйстве с его угодьями, разбросанными по разным землям, и разветвленным штатом сборщиков штрафов и дани, непрерывно разъезжавших по всем подвластным племенам и судивших там от имени своего князя по его законам.

Первые отрывочные записи отдельных норм "Русского Закона" возникали, как мы уже видели на примере "Устава Ярослава Новгороду", по частным случаям, в связи с какой-либо особой надобностью и совершенно не ставили перед собой задач полного отражения всей русской жизни. Еще раз приходится отметить, как глубоко не правы были те буржуазные историки, которые, сопоставляя разновременные части "Русской Правды", механически делали из сопоставлений прямые выводы: если о каком-либо явлении в ранних записях еще не говорится, то, значит, и самого явления еще не было в действительности. Это крупная логическая ошибка, основанная на устаревшем представлении, что будто бы государственная и общественная жизнь формируется во всех своих проявлениях лишь в результате законов, изданных верховной властью как волеизъявление монарха.

На самом же деле жизнь общества подчинена закономерности внутреннего развития, а законы лишь оформляют давно существующие взаимоотношения, закрепляя фактическое господство одного класса над другим.

К середине XI века обозначились острые социальные противоречия (и прежде всего в княжеской среде), которые привели к созданию княжеского домениально-го закона, так называемой "Правды Ярославичей" (примерно 1054-1072 годы), рисующей княжеский замок и его хозяйство. Владимир Мономах (1113-1125 годы) после киевского восстания 1113 года дополнил этот закон рядом более широких статей, рассчитанных на средние городские слои, а в конце его княжения или в княжение его сына Мстислава (1125-1132 годы) был составлен еще более широкий по охвату свод феодальных законов – так называемая "Пространная Русская Правда", отражающая не только княжеские, но и боярские интересы. Феодальный замок и феодальная вотчина в целом очень рельефно выступают в этом законодательстве. Трудами советских историков С. В. Юшкова, М. Н. Тихомирова и особенно Б. Д. Грекова подробно раскрыта феодальная сущность "Русской Правды" во всем ее историческом развитии более чем за столетие.

Б. Д. Греков в своем известном исследовании "Киевская Русь" так характеризует феодальный замок и вотчину XI века:

"…В "Правде Ярославичей" обрисована в главнейших своих чертах жизнь вотчины княжеской.

Центром этой вотчины является "княж двор"… где мыслятся прежде всего хоромы, в которых живет временами князь, дома его слуг высокого ранга, помещения для слуг второстепенных, разнообразные хозяйственные постройки – конюшни, скотный и птичий дворы, охотничий дом и др.

Во главе княжеской вотчины стоит представитель князя – боярин-огнищанин. На его ответственности лежит все течение жизни вотчины, и в частности сохранность княжеского вотчинного имущества. При нем, по-видимому, состоит сборщик причитающихся князю всевозможных поступлений – "подъездной княж". Надо думать, в распоряжении огнищанина находятся тиуны. В "Правде" назван также "старый конюх", то есть заведующий княжеской конюшней и княжескими стадами.

Все эти лица охраняются 80-гривенной вирой, что говорит об их привилегированном положении. Это высший административный аппарат княжеской вотчины. Дальше следуют княжие старосты – "сельский и ратайный". Их жизнь оценивается только в 12 гривен. Таким образом, мы получаем право говорить о подлинной сельскохозяйственной физиономии вотчины.

Эти наблюдения подтверждаются и теми деталями, которые рассыпаны в разных частях "Правды Ярославичей". Тут называются клеть, хлев и полный, обычный в большом сельском хозяйстве ассортимент рабочего, молочного и мясного скота и обычной в таких хозяйствах домашней птицы. Тут имеются кони княжеские и смердьи (крестьянские), волы, коровы, козы, овцы, свиньи, куры, голуби, утки, гуси, лебеди и журавли.

Не названы, но с полной очевидностью подразумеваются луга, на которых пасутся скот, княжеские и крестьянские кони.

Рядом с сельским земледельческим хозяйством мы видим здесь также борти, которые так и названы "княжими": "А в княже борти 3 гривне, либо пожгуть, либо изудруть".

"Правда" называет нам и категории непосредственных производителей, своим трудом обслуживающих вотчину. Это рядовичи, смерды и холопы… Их жизнь расценивается в 5 гривен.

Мы можем с уверенностью говорить о том, что князь время от времени навещает свою вотчину. Об этом говорит наличие в вотчине охотничьих псов и обученных для охоты ястребов и соколов…

Первое впечатление от "Правды Ярославичей", как, впрочем, и от "Пространной Правды", получается такое, что изображенный в ней хозяин вотчины с сонмом своих слуг разных рангов и положений, собственник земли, угодий, двора, рабов, домашнего скота и птицы, владелец своих крепостных, обеспокоенный возможностью убийств и краж, стремится найти защиту в системе серьезных наказаний, положенных за каждую из категорий деяний, направленных против его прав. Это впечатление нас не обманывает. Действительно, "Правды" защищают вотчинника-феодала от всевозможных покушений на его слуг, на его землю, коней, волов, рабов, рабынь, крестьян, уток, кур, собак, ястребов, соколов и пр.".

Археологические раскопки подлинных княжеских замков полностью подтверждают и дополняют облик "княжьего двора" XI века.

Экспедиция под руководством автора этой книги в течение четырех лет (1957-1960 годы) раскапывала замок XI века в Любече, построенный, по всей вероятности, Владимиром Мономахом в ту пору, когда он был черниговским князем (1078-1094 годы) и когда Правда Ярославичей еще только начала действовать.

Славянское поселение на месте Любеча существовало уже в первые века нашей эры. К IX веку здесь возник небольшой городок с деревянными стенами. По всей вероятности, именно его и вынужден был брать с бою Олег на своем пути в Киев в 882 году. Где-то здесь должен был быть двор Малка Любечанина, отца Добрыни и деда Владимира I.

На берегу днепровского затона была пристань, где собирались "моноксилы", упомянутые Константином Багрянородным, а неподалеку, в сосновой корабельной роще, урочище "Кораблище", где могли строиться эти однодревки. За грядою холмов – курганный могильник и место, с которым предание связывает языческое святилище.

Среди всех этих древних урочищ возвышается крутой холм, до сих пор носящий название Замковой горы. Раскопки показали, что деревянные укрепления замка были построены здесь во второй половине XI века.

Могучие стены из глины и дубовых срубов большим кольцом охватывали весь город и замок, но замок имел и свою сложную, хорошо продуманную систему обороны; он был как бы кремлем, детинцем всего города.

Замковая гора невелика: ее верхняя площадка занимает всего лишь 35x100 метров, и поэтому все строения там были поставлены тесно, близко друг к другу. Исключительно благоприятные условия археологического исследования позволили выяснить основания всех зданий и точно восстановить количество этажей в каждом из них по земляным потолочным засыпкам, рухнувшим во время пожара 1147 года.

Замок отделялся от города сухим рвом, через который был перекинут подъемный мост. Проехав мост и мостовую башню, посетитель замка оказывался в узком проезде между двумя стенами; мощенная бревнами дорога вела вверх к главным воротам крепости, к которой примыкали и обе стены, ограждавшие проезд.

Любечский замок. Реконструкция Б.А. Рыбакова

Ворота с двумя башнями имели довольно глубокий тоннель с тремя заслонами, которые могли преградить путь врагу. Пройдя ворота, путник оказывался в небольшом дворике, где, очевидно, размещалась стража; отсюда был ход на стены, здесь были помещения с маленькими очагами на возвышениях для обогрева замерзшей воротной стражи и около них небольшое подземелье с каменным потолком.

Слева от мощеной дороги шел глухой тын, за которым было множество клетей-кладовых для всевозможной "готовизны": тут были и рыбные склады, и "меду-ши" для вина и меда с остатками амфор-корчаг, и склады, в которых не осталось никаких следов хранившихся в них продуктов.

В глубине "двора стражи" возвышалось самое высокое здание замка – башня (вежа). Это отдельно стоящее, не связанное с крепостными стенами сооружение являлось как бы вторыми воротами и в то же время могло служить в случае осады последним прибежищем защитников, как донжоны западноевропейских замков. В глубоких подвалах любечского донжона были ямы – хранилища для зерна и воды.

Вежа-донжон была средоточием всех путей в замке: только через нее можно было попасть в хозяйственный район клетей с готовизной; путь к княжескому дворцу лежал тоже только сквозь вежу. Тот, кто жил в этой массивной четырехъярусной башне, видел все, что делается в замке и вне его; он управлял всем движением людей в замке, и без ведома хозяина башни нельзя было попасть в княжеские хоромы.

Судя по великолепным золотым и серебряным украшениям, спрятанным в подземелье башни, хозяин ее был богатым и знатным боярином. Невольно на память приходят статьи "Русской Правды" об огнищанине, главном управителе княжеского хозяйства, жизнь которого ограждена огромным штрафом в 80 гривен (4 килограмма серебра!). Центральное положение башни в княжьем дворе соответствовало месту ее владельца в управлении им.

За донжоном открывался небольшой парадный двор перед огромным княжеским дворцом. На этом дворе стоял шатер, очевидно, для почетной стражи, здесь был потайной спуск к стене, своего рода "водяные ворота".

Дворец был трехъярусным зданием с тремя высокими теремами. Нижний этаж дворца был разделен на множество мелких помещений; здесь находились печи, жила челядь, хранились запасы. Парадным, княжеским, был второй этаж, где имелись широкая галерея – "сени", место летних пиров, и большая княжеская палата, украшенная майоликовыми щитами и рогами оленей и туров. Если Любечский съезд князей 1097 года собирался в замке, то он должен был заседать в этой палате, где можно поставить столы примерно на сто человек.

В замке была небольшая церковь, крытая свинцовой кровлей. Стены замка состояли из внутреннего пояса жилых клетей и более высокого внешнего пояса заборов; плоские кровли жилищ служили боевой площадкой заборов, пологие бревенчатые сходы вели на стены прямо со двора замка. Вдоль стен были вкопаны в землю большие медные котлы для "вара" – кипятка, которым поливали врагов во время штурма.

В каждом внутреннем отсеке замка – во дворце, в одной из "медуш" и рядом с церковью – обнаружены глубокие подземные ходы, выводившие в разные стороны от замка. Всего здесь, по приблизительным подсчетам, могло проживать 200-250 человек.

Во всех помещениях замка, кроме дворца, найдено много глубоких ям, тщательно вырытых в глинистом грунте. Вспоминается "Русская Правда", карающая штрафами за кражу "жита в яме". Часть этих ям могла действительно служить для хранения зерна, но часть предназначалась и для воды, так как колодцев на территории замка не найдено. Общая емкость всех хранилищ измеряется сотнями тонн. Гарнизон замка мог просуществовать на своих запасах более года; судя по летописи, осада никогда не велась в XI-XII веках долее шести недель – следовательно, любечский замок Мономаха был снабжен всем с избытком.

Любечский замок являлся резиденцией черниговского князя и полностью был приспособлен к жизни и обслуживанию княжеского семейства. Ремесленное население жило вне замка, как внутри стен посада, так и за его стенами. Замок нельзя рассматривать отдельно от города.

О таких больших княжеских дворах мы узнаем и из летописи: в 1146 году, когда коалиция киевских и черниговских князей преследовала войска северских князей Игоря и Святослава Ольговичей, под Новгородом-Северским было разграблено Игорево сельцо с княжеским замком, "идеже бяше устроил двор добре. Бе же ту готовизны много в бретьяницах и в погребах вина и медове. И что тяжкого товара всякого до железа и до меди – не тягли бяхуть от множества всего того вывозити". Победители распорядились погрузить все на телеги для себя и для дружины, а потом поджечь замок.

Любеч достался археологам после точно такой же операции, произведенной смоленским князем в 1147 году. Замок был ограблен, все ценное (кроме запрятанного в тайниках) вывезено, и после всего он был сожжен. Таким же феодальным замком была, вероятно, и Москва, в которую в том же 1147 году князь Юрий Долгорукий приглашал на пир своего союзника Святослава Ольговича.

Наряду с большими и богатыми княжескими замками археологи изучили и более скромные боярские дворы, расположенные не в городе, а посреди села. Зачастую в таких укрепленных дворах-замках встречаются жилища простых пахарей и много сельскохозяйственного инвентаря – лемехи, плужные ножи, серпы. Такие дворы XII века отражают ту же тенденцию временного закрепощения задолжавших крестьян, что и "Пространная Русская Правда", говорящая о "закупах", пользующихся господским инвентарем и находящихся на господском дворе под присмотром "рядовича" или "ратайного старосты", откуда можно было уйти только в том случае, если шли к высшим властям жаловаться на боярина.

Всю феодальную Русь мы должны представлять себе как совокупность нескольких тысяч мелких и крупных феодальных вотчин княжеских, боярских, монастырских, вотчин "молодшей дружины". Все они жили самостоятельной, экономически независимой друг от друга жизнью, представляя собой микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля государства.

Боярский двор – своего рода столица такой маленькой державы со своим хозяйством, своим войском, своей полицией и своими неписаными законами.

Княжеская власть в XI-XII веках в очень малой степени могла объединить эти независимые боярские миры; она вклинивалась между ними, строя свои дворы, организуя погосты для сбора дани, сажая своих посадников по городам, но все же Русь была боярской стихией, очень слабо объединенной государственной властью князя, который сам постоянно путал государственные понятия с частновладельческим феодальным отношением к своему разветвленному домену.

Княжеские вирники и мечники разъезжали по земле, кормились за счет местного населения, судили, собирали доходы в пользу князя, наживались сами, но в очень малой степени объединяли феодальные замки или выполняли какие-то общегосударственные функции.

Бронзовое и серебряное лучевые кольца, спиральные. Конец I тыс. н. э. Найдены при раскопках городища в ур. Чертово Городище Козельского р-на Калужской обл. в 2000 г.

Структура русского общества оставалась в основном "мелкозернистой"; в ней яснее всего ощущалось присутствие этих нескольких тысяч боярских вотчин с замками, стены которых защищали не столько от внешнего врага, сколько от собственных крестьян и соседей-бояр, а иной раз, быть может, и от слишком ретивых представителей княжеской власти.

Судя по косвенным данным, княжеское и боярское хозяйства были организованы по-разному. Разбросанные владения княжеского домена не всегда были постоянно закреплены за князем – переход его в новый город, на новый стол мог повлечь за обой изменения в личных вотчинах князя. Поэтому три частых перемещениях князей с места на место они относились к своим вотчинам как временные владельцы: стремились как можно больше взять с крестьян и с бояр (в конечном счете тоже с крестьян), не заботясь о воспроизводстве неустойчивого крестьянского хозяйства, разоряя его.

Еще более временными лицами чувствовали себя исполнители княжеской воли – "подъездные", "рядовичи", "вирники", "мечники", все те "юные" (младшие) члены княжеской дружины, которым поручался сбор княжеских доходов и передоверялась часть власти самого князя. Безразличные к судьбам смердов и ко всему комплексу объезжаемых владений, они заботились прежде всего о самих себе и путем ложных, выдуманных ими поводов для штрафов ("творимых вир") обогащались за счет крестьян, а частично и за счет бояр, перед которыми они представали как судьи, как представители главной власти в стране.

Быстро разраставшаяся армия этих княжеских людей рыскала по всей Руси от Киева до Белоозера, и действия их не контролировались никем. Они должны были привезти князю определенный объем оброка и дани, а сколько взяли в свою пользу, сколько сел и деревень разорили или довели до голодной смерти – никому не было ведомо.

Если князья жадно и неразумно истощали крестьянство посредством личных объездов (полюдья) и разъездов своих вирников, то боярство было осторожнее. Во-первых, у бояр не было такой военной силы, которая позволяла бы им перейти черту, отделявшую обычный побор от разорения крестьян; а во-вторых, боярам было не только опасно, но и невыгодно разорять хозяйство своей вотчины, которую они собирались передавать своим детям и внукам. Поэтому боярство должно было разумнее, осмотрительнее вести свое хозяйство, умерять свою жадность, переходя при первой возможности к экономическому принуждению – "купе", то есть ссуде обедневшему смерду, крепче привязывавшей крестьянина-"закупа" к замку.

Княжеские тиуны и рядовичи были страшны не только крестьянам-общинникам, но и боярам, вотчина которых состояла из таких же крестьянских хозяйств.

Один из книжников конца XII века дает совет боярину держаться подальше от княжеских мест: "Не имей себе двора близ княжа двора и не держи села близ княжа села: тивун бо его яко огнь… и рядовичи его яко искры. Аше от огня устережешися, но от искр не може-ши устеречися".

Каждый феодал стремился сохранить неприкосновенность своего микроскопического государства – вотчины, и постепенно возникло понятие "заборони", феодального иммунитета – юридически оформленного договора между младшим и старшим феодалом о невмешательстве старшего во внутренние вотчинные дела младшего. Применительно к более позднему времени – XV-XVI векам, когда уже шел процесс централизации государства, – мы считаем феодальный иммунитет явлением консервативным, помогающим уцелеть элементам феодальной раздробленности, но для Киевской Руси иммунитет боярских вотчин был непременным условием нормального развития здорового ядра феодального землевладения – многих тысяч боярских вотчин, составлявших устойчивую основу русского феодального общества.

| |

«Русская правда»- как источник права Древнерусского государства.

1.Списки и редакции «Русской правды». Источники, причины и время создания трех основных редакций «Русской правды»: Краткой, Пространной и Сокращенной.

2. Правовое положение населения. «Русская Правда» и процессы социальной дифференциации: свободное и зависимое население.

3. Княжеское землевладение и домениальное хозяйство по Правде Ярославичей:

· причины формирования княжеской вотчины;

· основные черты княжеского домениального хозяйства;

· административный аппарат княжеского домена.

4. Гражданско-правовое законодательство по «Русской правде» (система договоров, личные и имущественные права).

5. Уголовное право: понятие преступления, элементы состава преступления, система преступлений и наказаний.

6. Система судопроизводства (органы, совершающие правосудие, судебный процесс: система доказательств, пошлины)

1. Валк С.Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб., 2000. С. 189–411.

2. Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 158–190.

3. Зимин А.А. Холопы Древней Руси // История СССР. 1965. № 6.

4. Зимин А.А. Холопы на Руси. М., 1973.

5. Иванов В.В., Топоров В.Н. О языке древнего славянского права (к анализу нескольких ключевых терминов) // Славянское языкознание. XIII Международный съезд славистов. М., 1978. С. 221–240.

6. Исаев И.А. История России: правовые традиции. М., 1995. С. 6–17.

7. Кистерев С.Н. А.А. Зимин о Русской Правде // Очерки феодальной России. М., 2004. С. 213–223.

8. Лебедев В.С. Комментарии к статье I Русской Правды Краткой редакции // Генезис и развитие феодализма в России. М., 1987.

9. Милов Л.В. Об «Изводе пред 12 человек» Правды Ярослава // Милов Л.В. Исследование по истории памятников средневекового права. М., 2009. С. 153–161.

10. Милов Л.В. О древнейшей истории Кормчих книг на Руси // Милов Л.В. Исследование по истории памятников средневекового права. М., 2009. С. 233–260.

11. Милов Л.В. Устав Ярослава (к проблеме типологии и происхождения) // Милов Л.В. Исследование по истории памятников средневекового права. М., 2009. С. 261–274.

12. Молчанов А.А. О социальной структуре Новгорода начала XI в. // Вестник Московского университета. Серия «История». 1976. № 2.

13. Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 170–175.

14. Правда русская. Т. 2. Комментарии / Сост. Б.В. Александров и др. Под ред. Б.Д. Грекова. М. –Л., 1947. С. 15–120.

15. Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания: пособие для вузов. 2-е изд. – М., 2006. – С. 131–132, 150–152, 153–157, 163–165,178–180, 221–225.

16. Рогов В.А., Рогов В.В. Древнерусская правовая терминология в отношении теории права (очерки XI – середины XVII вв.). М., 2006. С. 29–56.

17. Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 149–170.

18. Свердлов М.Б. От Закона русского к Русской Правде. М., 1988. С. 8–17, 30–35, 74–105.

19. Сельская Русь в IX–XVI вв. М., 2008.

20. Семенов Ю.И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития // Этнографическое обозрение. 1993. № 1, 2

21. Тимощук Б.О. Начало классовых отношений у восточных славян // Советская археология. 1990. № 2.

22. Тихомиров М.Н. Пособие для изучения Русской Правды. М., 1953. Флоря Б.Н. «Служебная организация» и ее роль в развитии раннефеодального общества у восточных и западных славян // История СССР. 1992. № 1.Флоря Б.Н. «Служебная организация» у восточных славян // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987. С. 142–151.

23. Фроянов И.Я. Княжеское землевладение и хозяйство на Руси X–XII вв. // Проблемы истории феодализма. Л., 1971.

24. Фроянов И.Я. Смерды в Киевской Руси // Вестник Ленинградского университета. Серия «История». 1996. № 2.

25. Черепнин Л.В. Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси // Исторические записки. Т. 56. М., 1956. С. 235–264.

26. Черепнин Л.В. Русь: спорные вопросы феодальной земельной собственности в IX−XV вв. // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. М., 1972. С. 176–182.

27. Черниловский З.М. Русская Правда в свете других славянских судебников // Древняя Русь: проблемы права и правовой идеологии. М., 1984. С. 3–35.

28. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси. XI–XIV вв. М., 1972. С. 279–293.

Княжеская собственность была представлена раз­нообразными поселениями - городами и селами, а так­же тяготевшими к ним сельскохозяйственными терри­ториями.

Прежде всего, можно думать, что всякий город, стро­ившийся по инициативе князя и на его средства, принад­лежал ему на особом праве.

Каким образом возникали княжеские города? Возможно, города организовывались

князьями на пустом или мало населенном месте, и кня­зья или приводили в них население из других частей Ки­евской Руси (так, например, возник г. Белгород), или же селили там пленников (например, города по Роси или г.По- лонный, потом пожалованный князьями митрополиту). Летопись так сообщает о постройке княжеских городов по Роси, основанных князем Ярославом и населенных плененными («полоном»), захваченными в войне с Польшей: «Ярослав и Мстислав собраста вой мног, идос- та на ляхы, и заяста грады Червеньскыя опять и повоева- ста Лядьскую землю, и многы Ляхы приведоста и разде- листа я; Ярослав посади (своя) по Ръси, и суть до сего дне. B лето 6540, Ярослав поча ставити городы до Ръси» (Лаврентьевская летопись, под 1031 г.). .

Организовывая город, князья привлекали туда в ка­честве поселенцев торговцев и ремесленников и, возмож­но, крестьян путем предоставления им льгот. Это косвен­но подтверждается некоторыми летописными данными. Города, вновь организуемые князьями, были феодальны­ми центрами, вокруг и под охраной которых городское (торговое и ремесленное) население численно росло и раз­вивалось достаточно быстро.

Князья не только создавали новые города, но и при­обретали города путем захвата у других феодалов и пос­ледующего закрепления за собой в качестве собственного владения. Этот способ был особенно применим в отноше­нии пограничных городов.

Возникновение и развитие собственных княжеских городов имело весьма большое значение для роста кня­жеского землевладения. Имея эти опорные пункты, кня­зья овладевали и окрестной территорией, осваивали ее. K городам тяготели непосредственно княжеские села и во­лости.

Памятники много говорят о княжеских волостях. Например, летопись свидетельствует о том, что князь Яро- полк Изяславич отдал Печерскому монастырю «всю жизнь свою, Небольскую волость, Деревскую и Лучьскую и око­ло Киева» (Ипатьевская летопись, под 1158 г.). Следо­вательно, прежде этого пожалования данные волости при­надлежали самому князю. По свидетельству летописей и других памятников, довольно большое количество во­лостей, которыми владели церковные учреждения, ранее принадлежали князьям и были затем переданы ими церкви.

Княжеские волости могли образоваться путем объе­динения в одну административную единицу смежных кня­жеских сел и владений, причем возможно, что некоторые чересполосные земли, не входившие в состав киевских владений, включались при этом в территорию волости. Вполне также возможно, что волости становились кня­жескими в силу простого захвата у других князей. Мож­но также предполагать, что волость могла организовать­ся и быть населенной князем на совершенно новом, никем не занятом месте.

Города были не только военно-административными, но и административно-хозяйственными опорными пунк­тами княжеского властвования в волостях. Можно ду­мать, что в городе находились также склады продуктов, получаемых от сельского хозяйства.

Летопись, например, говорит о складе меда (медушах) в г. Белгороде, принад­лежавшем князю (Лаврентьевская летопись, под 997 г.).

Будучи владениями, не входившими в общую адми­нистративную систему, собственные княжеские города и волости могли отчуждаться и передаваться по наследству на праве феодальной собственности. При этом их насле­дование могло быть отделено от наследования княжеской власти и титула. Например, волости князя Ярополка как объекты собственности названы его «жизнью» в отличие от «стола» (престола), т.е. власти, и распоряжение ими было различно. B завещании Владимира Васильевича, от­носящемся даже к более позднему времени, принадлежав­шие ему волости прямо выделены из княжения и переда­ны иным наследникам, чем само княжение. Князь Андрей Боголюбский в 1159 г. по заповеди (завещанию) своего отца отдал Печерскому монастырю г. Васильев на р. Стугне и городок Мическ на р. Мике.

Князья осуществляли со своей собственностью раз­личные сделки. Они меняли города на волости, а возмож­но, и на другие владения. Так, г. Полонный был выменен митрополитом у князя на волость.

Очень характерно, что князья могли владеть городами й волостями в чужом княжении. Об этом говорит, напри­мер, тот факт, что Андрей Боголюбский отдал Печерскому монастырю в 1159 г. свои города Васильев и Мическ, кото­рые находились на территории Киевского княжества, хотя в это время Андрей не владел Киевщиной.

Княжеский домен быстро рос. Правда Ярославичей фиксировала наличие крупных комплексов княжеских владений, весьма окрепшую и развитую княжескую сельс­кохозяйственную администрацию, опорными пунктами которой являлись города. A летописи содержат ряд под­робностей о значительности княжеских владений и оби­лии продуктов и скота в них. Так, летопись (Ипатьевская летопись, под 1146 г.) говорит об огромном хозяйстве Святослава Ольговича, на Путивльском дворе которого было 700 человек челяди; находились кладовые, скотни­цы, погреба; в них стояло 500 берковцев меду, 80 корчаг вина. Отмечено также, что в сельце у его брата Игоря Ольговича находилось 900 стогов сена. A в другом месте летописи отмечено, что под Новгород-Северском князья, воевавшие с Ольговичами, захватили 3000 кобыл и 1000 коней, находившихся в их селах.

Дальнейшее развитие княжеского домена шло по линии постепенной консолидации княжеских городов и волостей с городами и волостями, находившимися в об­щей административной системе земли-княжения. Систе­му господства, установившуюся в их собственных горо­дах и волостях, князья стремились перенести на все другие административные единицы своего княжества. Князья в этом случае могли эксплуатировать все владе­ния одинаковым образом и распоряжаться ими по свое­му усмотрению.

Одновременно шло постепенное втягивание в систе­му домена владений боярства, не входившего в дружин­ную организацию. Это достигалось путем усиления вас­сальной зависимости и распространения службы на все боярство.

Надо иметь в виду, что в период упадка Киевского центра и усиления княжеского сепаратизма процесс раз­вития княжеского домена имел в каждой земле-княже­нии свои особенности.

B одних землях княжеский домен включал большую часть территории княжения; у князя было много сел и других угодий, много собственных городов и волостей; князю удавалось постепенно распространить домениаль- ные права на все другие земли. Такими, например, земля­ми были Киевская, Черниговская, Переяславская, Новго- род-Северская, Рязанская и в особенности Суздальская.

B других землях князю не удалось в нужный момент захватить большую территорию для своего домена и при­ходилось с большим трудом его увеличивать, встречая сопротивление со стороны местных феодалов. Такой, на­пример, землей была Галицкая Русь.

Наконец, была земля, где князья были лишены вся­кой возможности образовывать домен - Новгородская земля. Согласно договорам, заключаемым новгородски­ми властями с князем, ему запрещалось не только поку­пать земли в Новгороде, но и приобретать их иными способами. Приобретение земель запрещалось не только самому князю, но и княгине, его боярам и дворянам. Князю запрещалось также принимать и закладников, так как это могло повлечь за собой освоение князьями их земель.